Знаменитый вопрос американского журналиста: "Кто вы, мистер Путин?", заданный несколько лет назад на одной из пресс-конференций, продолжает будоражить умы общественности. Многие политики, политологи, журналисты пытаются найти на него собственный ответ, высказывая разнообразные, порой самые парадоксальные, точки зрения. С одной из них благодаря поддержке "Клуба региональной журналистики" мы познакомим вас сегодня. Наш собеседник — ведущий исследователь Московского Центра Карнеги, Член совета Российской ассоциации политических наук Лилия Шевцова. Она закончила Московский государственный институт международных отношений МИД СССР, работала директором Центра политических исследований Академии наук СССР, эксперт ом Государственного Совета РФ, заместителем директора Института международных экономических и политических исследований Российской Академии наук.

— Лилия Федоровна, вы можете оценить сегодняшнюю российскую власть с точки зрения человека, более-менее нейтрального?

— Я не являюсь нейтральным человеком. Очевидно, что моя оценка будет субъективной. К сожалению, политики в полноценном смысле этого слова в России не существует. Вся политика и вся власть поглощена одним институтом. Это институт лидерства, который в России воплощается в институте президентства. Этакая пустыня с горой Монблан.

— Чем же российская власть отличается от власти в других странах? Пусть даже не в развитых демократиях, каких-нибудь Соединенных Штатах, Великобритании, а от власти в других переходных обществах, которые точно так же вышли из тоталитаризма 10 лет тому назад?

— Прежде всего, российская власть не системна. Или бессистемна - это уж как вы хотите. Это означает, что у нас после 10 лет от падения Союза нет независимых гражданских институтов с четкими полномочиями — тех институтов, которые любого лидера сделали бы безопасным для России. Русская власть остается в виде единственного института, моносубъекта. Это весьма интересная вещь. В силу того, что нет других реально самостоятельных институтов, президент вынужден компенсировать своей деятельностью их отсутствие. Поэтому в президентской администрации вы найдете все: все органы, параллельные правительству, отвечающие и за экономику, и за ресурсы, и за внешнюю политику. Президентская администрация - это и есть правительство. Президент компенсирует отсутствие системы. Одновременно тот факт, что он компенсирует отсутствие других независимых институтов, не дает развиваться этим институтам. Вот такой парадокс по-российски.

— Но, может, в наших условиях это и к лучшему - такая концентрация и консолидация власти?

— Существует много статей, в которых вы, журналисты, пишете, о том, что власть консолидировалась. Дескать, регионы перестали разбегаться от Москвы, олигархи даже не попискивают — все в кулаке… Глупости! Эта власть, в своем принципе, консолидироваться не может.

— Почему?

— Потому что эта власть сегодня основывается на взаимоисключающих принципах. С одной стороны, это выборы. Кстати, впервые в российской истории. С другой стороны, это персонификация власти, ее неделимость, неразделенность и ее воплощение в одном лице. А это уже старорежимность. Это остаток истории, идущей с 13-го века. Наличие этих взаимоисключающих принципов - постоянно тикающая бомба внутри нашей власти, внутри общества, которая подрывает власть изнутри. Пока что этого не видно, тишь и благодать, вроде бы стабильность. Но, на самом деле, в любой момент это системное противоречие может вызвать, если не дестабилизацию, то очень неприятные последствия. Поэтому все эти разговоры, слухи, шорохи о спорах внутри власти, внутри Кремля.

— Лилия Федоровна, а почему вы отталкиваетесь от 13 века?

— Потому, что в 13-14 веках Западная Европа начала свой путь к разделению власти. Уже тогда появлялись определенные элементы издержек и противовесов. Россия избрала другой путь. И уже в 16-м веке было очевидно, что мы, как цивилизация, идем по другому пути, если говорить о формировании власти. Есть три принципа Нынешней русской власти. Первое - единовластие, которое может быть позитивным и продуктивным. Де Голль во Франция - это единовластие, абсолютный республиканский монарх, который создал новую систему власти. Второй элемент, который очень трудно искоренить, — это смычка между властью и собственностью ( или между властью и бизнесом, между властью и олигархией). Получал поместья и угодья, получал заводы, получал "Норильский Никель" тот, кто смыкался с властью. Это вещь гораздо более сильная, страшная, гораздо более деструктивная, от которой очень трудно отделаться. Третье свойство русской власти — это отсутствие четких правил игры, которые делают эту власть постоянно перетекающей от одного состояния в другое.

— Но ведь именно такая свобода является основой западной демократии.

— Можно найти тысячу вещей, по поводу которых можно спорить о западной демократии, клеймить ее и так далее. Но там есть один принцип, который более-менее реализовывается. Это четкость процедур и неопределенность результата. У нас же наоборот - неопределенность игры и гарантированный результат.

— Лилия Федоровна, а путинская Россия отличается чем-то от ельцинской или нет? Или это прямое и непосредственное продолжение ельцинизма?

— Путинский режим - это иной политический режим. Характеристику ельцинского режима мы можем запомнить по следующим параметрам. Первое - это система взаимного попустительства. Живешь сам - дай жить другому. Второе - русский царь, русский лидер, русский монарх впервые опирается не на бюрократа, а на бизнесмена, на крупного олигарха. Третье - это постоянная, революционная качка. У Бориса Николаевича не было стратегического видения, чего делать дальше, поэтому его стратегия сводилась к тому - а что будем делать вечером? Если он не знал, что будем делать вечером, он начинал постоянные кадровые рокировочки. Стиль Ельцина - это царизм, этакое монархическое правление. Там было все - красное крыльцо, двор, лоялисты, фавориты и так далее.

— А что у Путина?

— Это иного типа режим. По крайней мере, Владимир Владимирович с самого начала пытался строить что-то иное, когда он пришел к власти. Вместо попустительства - приводной ремень, субординация. Вместо революционного цикла - попытка стабилизировать, упрочить. Вместо олигарха - попытка опереться на бюрократа. То есть возвратить исконно российскую черту - ведь бюрократ, кресло всегда было основой российского государства. И Владимир Владимирович хотел бы это возвратить.

— Монарх ли он?

— Само сидение в Кремле, конечно, придает правлению какие-то царистские элементы, но в целом по стилистике лидерства он явно не царь. На мой взгляд хочет стать эффективным менеджером корпорации под названием "Россия". Но, пытаясь формировать режим, он вынуждает нас задавать себе вопрос: "А сумел ли он это сделать или нет?" Не сумел. Кое-что действительно от нового режима, но кое-что — это ельцинизм без Ельцина. Вы вспомните выборы в Якутии... Хотели одного, не получилось; пришлось идти на попятную. То есть приводная президентская вертикаль кое-где работает, но в большинстве случаев не работает. Поэтому все больше и больше приходится возвращаться от субординации и подчинения к попустительству, к сделкам, к компромиссам, к бартеру. Экономический бартер сокращается, политический бартер, особенно в предвыборный период, всегда увеличивается.

— Значит, все повторяется?

— Нет. Абсолютно другой режим, ибо другой президент. Впервые за всю историю России, кроме ленинского призыва, мы видим человека в Кремле, который принадлежит к абсолютно новому технократическому поколению. Тем не менее он становится заложником системы, потому что очень многое начинает повторять. Не в силу того, что он этого хочет, а в силу того, что режим и структура власти, сформировавшаяся во время Бориса Николаевича, его связывает по рукам и ногам.

— Но, может быть, это и есть цена лидерства в современной России?

— У меня нет сомнений в том, что президент искренне в качестве своей главной цели видит модернизацию России. Те, кто любят читать про Петра Первого, видят очень много параллелей. Это типичная российская модель модернизации, которая заключается в ориентации на запад. И Путин - явно западник. Второе: модернизация сверху. Третье: опора на свои кадры. Эта триада всегда и везде сопровождала российских модернизаторов.

— А что бы лично вы изменили в этой формуле?

— Вот бы изменить: вместо реформы сверху — реформу снизу, опору на массовое движение. Нет, у него все в традиционной форме. Внешне, Владимир Владимирович достиг весьма ощутимых целей. По крайней мере, взрыхленное Борисом Николаевичем поле, эта революционная зигзагообразная Россия, уступило место спокойной равнине. То есть, Путину удалось стабилизировать общество, политическую сцену и ситуацию.

- Но можно ли это как-то объективно оценить?

— Основной признак упорядоченности и стабилизации - опять появилась вера в лидера. В чем она выражается? В поразительнейшем рейтинге Владимира Владимировича Путина. Почти четыре года у власти — и все еще 65-73%. Это просто невиданная вещь, да еще при сохранении определенных свобод. Но, если мы копнем глубже, то увидим, что и стабильность и президентский рейтинг базируются на двух вещах. Цены на нефть и отсутствие альтернатив. Может ли такая стабильность быть прочной, долговечной, устойчивой? При этих 65-73% личной постоянной поддержки Путина только 20% опрошенных из тех, кто поддерживает Владимира Владимировича, считают, что он в чем-то преуспел. А в чем? Оказывается, только во внешней политике. Подавляющее большинство тех, кто поддерживает Путина, считают, что он провалился в экономике, в обеспечении стабильности, в обеспечении нашей личной безопасности, в решении проблем Чечни и всех остальных вопросах. И это все официальные данные.

— Что же скрывается за этим парадоксом?

— Есть вещи, не зависящие от суперпрезидента. Это структурные ловушки власти, которые существуют помимо Путина, как кандалы на ногах. Первая ловушка — "ловушка легитимности". Президент обладает полной законной концентрацией рычагов власти: официальных, формальных, конституционных. Но, обладая полной властью, он, в конечном итоге, отвечает за все. Гораздо сложнее обвалиться власти, когда ты отвечаешь за кусок, а за все остальное отвечают другие (например, местные власти).

— Тогда власть устойчивей?

— Несомненно. Вторая ловушка заключается в "ловушке всевластия". Есть такая английская формула: всевластие означает бессилие. Это действительно так. Способ управления через личную власть означает, что ты (условно говоря) сидишь в бункере и все время нажимаешь кнопки. Перестанешь нажимать кнопку, и что-то где-то обваливается. Но ты физически не можешь 24 часа нажимать кнопки, ты должен пригласить Волошина, Касьянова, Суркова ... Чем больше проблем у страны, тем больше нужно Волошиных. Сталину, скажем, хватало пятерых. Сейчас, при нынешних проблемах, при наших-то недугах нужно вместо пятерых пятьсот тысяч. Коль скоро ты все больше полномочий отдаешь им, тем бессильнее и зависимее ты становишься от двора, от Кремля, от администрации.

— Но, может быть, это все оправданно, если есть результат?

— Не всегда. Третья ловушка - "ловушка стабильности". Дело в том, что существует искушение вообще не раскачивать лодку. Вы слава богу плывете, и какого черта ее качать. Лучше так - плывется, и плывешь себе. Но если ты уповаешь только на стабильность, ты можешь потерять массу возможностей сделать хоть что-то полезное: банковскую реформу, ЖКХ и так далее, потому, что может грохнуть в любой момент. Грохнуть так, что мало не покажется. Чем меньше делаешь, тем сильнее обваливаешься. Есть такой закон в политике.

— Лилия Федоровна, но может быть и мы сами не готовы к тому, чтобы отказаться от стабильности?

— Иногда мы смотрим на российское общество и думаем: "Какие же мы несчастные, бедные, затюканные... Не готовые к восприятию ни принципов либеральных, ни демократических. Не могущие за себя ответить". Это, оказывается, далеко не так. Есть потрясающие исследования, которые сделали два человека: Игорь Клямким и Татьяна Куткавец. Они показали совершенно феноменальные вещи. Оказывается, Россия не такая уж затюканная. На протяжение последних 10-ти лет 49-45% опрошенных воспринимают принципы либерализма, демократии, свободы. Самый главный принцип для них - свобода личности. Они готовы защищать этот принцип, были бы условия. Революции они не устраивают, но если есть обстоятельства, лидер, то это огромная мощь в обществе. Общество-то, оказывается, у нас очень прогрессивное. В чем же проблема? Ловушка правящего класса. У нас этот политический класс оказался абсолютно генетически не готовым ни к новым принципам, ни к новому обществу, которое стремится к свободе. Неспособность этого класса к конкуренции, к самопроявлению, к управлению обществом - вот в этом наша главная трагедия и проблема.  

Александр СТАВРИЕЦКИЙ, Тамбов. Областная общественно-политическая газета "Гала-клуб", № 40, 01.10.2003 г.