Можно жить в селе и при этом не заниматься сельским хозяйством. Эта истина, давно и с успехом реализованная во многих государствах мира, остается не востребованной в нашей стране. Мы до сих пор, как в известном советском афоризме, говоря "сельская местность" подразумеваем "сельское хозяйство". Между тем, отделение одного от другого в России не просто только возможно - это неизбежно. И чем быстрее российское село и его жители осознают это, тем лучше.

Как и то, что лидерами в АПК в России были и, видимо, будут крупные хозяйства. А государство так и не научилось эффективно регулировать сельскохозяйственный рынок. Обо всем этом рассказала в Москве на недавнем семинаре Клуба региональной журналистики "Из первых уст" глава Аналитического центра агропродовольственной экономики Евгения Серова. Интервью с ней мы и предлагаем вашему вниманию.

Осторожно, окошко закрывается

- Евгения Викторовна, как можно охарактеризовать ситуацию, которая сложилась к настоящему моменту в сельском хозяйстве России? Каковы основные тенденции его развития?

Судя по последним данным, происходит затухание развития АПК. Идет восстановление импорта и сокращение экспорта. Окно возможностей, которое нам было приоткрыто кризисом 1998 года, себя исчерпало. Восстановительный всплеск закончился. Итоги следующие: сельское хозяйство в целом сейчас находится на уровне чуть более 70% от советского уровня. По пищевой промышленности динамика несколько более сложная. По таким продуктам, как сахар, растительное масло, пиво, мы бьем исторические рекорды, мы намного перекрыли советский уровень. Макаронные изделия, маргариновая, цельномолочная продукция, колбасные и кондитерские изделия - это примерно 70-75% от советского уровня. Все остальное восстановлено существенно меньше.

Что касается производства, то в крупных хозяйствах оно упало. А доля личных подсобных хозяйств, наоборот, увеличилась. Некоторые, сопоставляя объемы производства в ЛПХ с их земельным фондом, делают вывод: "Смотрите, с лопатами и вилами - и так эффективно работают!". Надо понимать, что личное подсобное хозяйство работает на фондах крупных хозяйств. И не с лопатами и вилами это получается.

Самое же главное, что произошло, - это началась резкая дифференциация производителей. В 2001 году у нас с вами 10% хозяйств (а всего в стране их насчитывалось 26 тысяч) давали половину выручки. Аграрный институт тогда выделил все хозяйства, у которых выручка составляла более миллиона долларов. Получилось 1734 хозяйства. Триста верхних, если посмотреть по списку, дают 20% всей выручки. А все 1734 хозяйства, которые составляют всего 7% от общего числа, фактически дают половину продукции.

Как распределились 26 тысяч хозяйств страны: 40% дают более 70% валовой продукции. А остальные хозяйства - 30 %, то есть практически ничего не производят.

- О чем это говорит?

- О том, что происходит поляризация. Крупные, мощные, эффективные хозяйства кормят страну. Все остальное - это не бизнес. Мы по ошибке называем это сельским хозяйством. Фактически же это "нечто", которому еще нужно подобрать название, решает социальные и политические задачи на определенных территориях. Но к бизнесу, к сельскому хозяйству как к отрасли они отношения не имеют. Потому что остаются на плаву только из-за мягких бюджетных ограничений, из-за субсидий, из-за всяких льгот и поддержек.

Это не значит, что этой категорией хозяйства надо пренебречь. Но там надо работать другими методами. Введение импортных тарифов, чтобы "они" жили - это как бы просьба ко всем "сброситься на бедность". То есть, мы с вами можем и должны "скинуться", но не импортными тарифами, а так, чтобы этим людям создать условия жизни. И это пока очень плохо понимается и приживается в нашем обществе.

- Что интересного можно сказать про крупные хозяйства, которые "кормят страну"?

В их число входят большое количество холдингов. Есть много сомнений по их поводу, но, по крайней мере, их никто искусственно не насаждал. Это тот гриб, который вырос в нашем лесу. Значит, надо с ним считаться, надо его изучать. Интересно, как они получали землю. У нас часто говорят: "Ах, они не столько сельских хозяйством занимаются, сколько хотят поспекулировать землей". Если мы с вами посмотрим покупку земли или пая - то это всего 10% их земли! То есть, этим холдингам земля в собственность не нужна. Ведь земля - это "неликвид".

- С каким основными трудностями сталкиваются эти крупные хозяйства?

- Две главные опасности в таких крупных компаниях - это управляемость. Ее трудно чем-то померить, тем более, наглядно показать. Вторая проблема - контроль. Даже свой огород или шесть соток не всегда охранишь от всяких залетных любителей клубники. Расходы же холдингов на охрану, по нашим оценкам, составляют 10% их производственных расходов. Это очень много. Охрана происходит двумя способами. Первый - в "прямом" виде, то есть человек с берданкой по периметру. Второй - это социальный подкуп. В этом случае владельцы создают ситуацию, когда для работников становится социально выгодно работать и не красть в этом хозяйстве. То есть помимо заработной платы есть еще какие-то социальные выплаты. Но, как не считай, все равно получается 10%.

Хлебные места

- Обратимся к агропродовольственной политике, которую проводит государство в последние пару лет. Каковы ее главные тенденции?

- Наиболее существенной можно назвать уход от институциональных преобразований и переход к регулированию рынков. Это достаточно долгосрочная тенденция. В их числе можно назвать импортные квоты и экспортные ограничения. Попросту говоря, государство вошло во вкус и начинает лазить пальцами в рынки. Причем, эффективно. Но не с точки зрения "хорошо", а с точки зрения того, что оно действительно умудряется этот рынок регулировать. До этого туда тоже лазили пальцами, но в нужные места не попадали. А сейчас понимают, куда нужно попасть.

Вторая тенденция - это осознание того, что темпы роста отрасли замедляются, что окно возможностей, о котором я уже упоминала, закрывается. И надо как бы засунуть туда палку, чтобы оно окончательно не захлопнулось. При этом вместо того, чтобы искать другие источники роста, государство старается продлить те источники роста, которые образовались после 1998 года. А тогда, как мы с вами помним, главным из них было импортозамещение. И сейчас мы все время пытаемся его стимулировать, чтобы немножечко продлить рост. Это две главные тенденции сегодняшней агропродовольственной политики.

- А что можно сказать про регулирование рынков?

- Самый интересный пример здесь - это, конечно, зерновой рынок. С мая прошлого года дорожает хлеб. Естественно, выборный год. Естественно, власть не может себе это позволить. Президент говорит, что это надо прекратить. А правительство "берет под козырек" и ищет способы. Находят два - ограничение экспорта путем экспортных субсидий и ограничение розничных цен путем товарных интервенций.

Хлебные цены действительно растут. Однако, если мы посмотрим их динамику с 1998 года, то увидим, что после кризиса они явно отставали от общего движения продовольственных цен. Их просто придерживали. В какой-то момент это должно было прорваться. Низкий урожай зерновых - хорошая отмашка, чтобы это можно было единовременно выплеснуть на поверхность. Тем более что государство с мая захлебывается в истерике: "У нас нет зернового урожая, катастрофа". Естественно, все начинают повышать хлебные цены. Плюс растут реальные доходы населения. Это значит, что хлеб становится в меньшей степени товаром первой необходимости, чем раньше. Когда доходы побольше, можно и на хлеб поднять цену - все равно купят.

Наконец, самое интересное - динамика производства муки. В август 2003 года стало мало зерна. В сентябре производили еще меньше муки. А в октябре - уже больше. В ноябре, декабре - тоже больше. Урожая нет, но при этом нет спада производства муки. Та же ситуация в производстве макарон и комбикорма. В целом же в производстве хлеба падение идет уже три года подряд. Причем, если мы посмотрим более длительную динамику, оно росло только после кризиса 1998 года. А так с советских времен наблюдается устойчивая динамика падения производства хлеба. Просто народ узнал, что помимо хлеба бывают еще всякие разные продукты.

Таким образом, на самом деле ситуация на хлебном рынке - это не нечто экстраординарное. Это нормальное экономическое явление, с которым бороться теми способами, которыми пытаются сейчас бороться, бессмысленно.

Чистый популизм

- Как влияют на ситуацию с зерном экспортные и импортные пошлины?

- Давайте рассмотрим. Что такое экспортная пошлина? 25 евро на тонну. При мировой цене в 140 долларов за тонну. Получается одна шестая. Это очень много. С другой стороны, контракты на поставку подписаны долгосрочные. Фирма, которая пришла на мировой рынок, чтобы поддержать свою репутацию, все равно повезет это зерно. Ей же не запрет установили. Ей просто сказали, что за вывоз надо доплатить. И она даже в ущерб себе все равно повезет. Потому что мировой рынок - это не городской базар. Там нельзя мелькать. Там серьезные фирмы приходят и забивают нишу надолго. Объявив экспортную пошлину в декабре, начав разговоры где-то в сентябре, мы просто простимулировали в конце прошлого года вывоз зерна. Просто все попытались исполнить контракты. Это понятно, это ожидаемо, мы много раз это проходили.

С другой стороны, экспорт и сам уже иссяк. У нас сегодня цена зерна на внутреннем рынке - примерно 200 долларов. На мировом рынке - 140. Кто повезет при таком соотношении, если нет контракта? Получается, что эта мера была нужна для того, чтобы наказать тех, у кого долгосрочные контракты. Вот их за что-то и наказали.

- А какие сейчас можно дать прогнозы в отношении интервенций?

- В интервенционный фонд было закуплено в прошлом сезоне 1,6 миллиона тонн. Вывезли мы при этом почти 20 миллионов тонн. Могли ли такие закупки повлиять на цену на зерновом рынке? Скорее экспорт повлиял, чем эти закупки. В этом сезоне обратная ситуация. Мы вывезли порядка 6 миллионов тонн, а продать хотим 1,6 миллиона. Понятно, что на 25% цена не упадет никогда. Хорошо на этих товарных интервенциях только одно. Мы увидим, куда пошли наши с вами денежки. Действительно ли эти 1,6 миллиона присутствуют где-то физически или это было виртуальное зерно.

Что можно было бы сделать в этой ситуации? Если мы признаем, что рост хлебных цен объективная реальность, то можно было взять эти 1,6 миллионов тонн зерна и отдать на мукомольные предприятия. Чтобы там из него испекли государственный хлеб. Причем, не продать им это зерно, а просто дать поручение на агентских условиях - выработать для нас дешевый хлеб. И раздать его бедным. Эта мера не повлияла бы на рынок, но она бы помогла бедным справиться с этой ситуацией. Это была бы действительно мера. Ведь государственное зерно мы можем хоть даром раздавать! В конце концов, государство закупало не для того, чтобы потом поживиться на ценовой разнице, а для того, чтобы решить какие-то государственные задачи. 1,6 миллиона тонн - это очень большой объем, чтобы раздать бедным. Потолок бедности можно было поднять высоко. В конце концов, у нас уже есть система социальной защиты, в которой все бедные сосчитаны.

- Вы считаете, что государство поступит другим образом?

- Думаю, да. Это зерно на 25% дешевле продадут мукомольным предприятиям. В итоге мера будет носить исключительно популистский характер. Естественно, с популистским результатом. То есть, эффективного результата не будет - ни цены не упадут, ни бедные не будут облагодетельствованы.

Везем колбасу

- Какова ситуация с импортными квотами на другие виды товаров, к примеру, на мясо?

- Мясные квоты ввели в марте и в мае прошлого года. Для чего их ввели? Чтобы помочь отечественному производителю сбывать свое мясо. Год прошел. Забегая вперед, сразу скажу, что меры продлили на следующий год. Так вот, темпы роста мясного производства - 0,5 %. Это в пределах ошибки при подсчетах. Если посмотреть розничные цены на мясо, то в 2002 году они выросли на 2,6%, а в прошлом - на 8,4%. Притом, что инфляция в этом году была ниже, чем в прошлом.

Теперь посмотрим показатели импорта. Импорт красного мяса упал. Мясо птицы тоже сократилось. А импорт изделий из мяса вырос! И это при том, что Госкомстат пока не дал данных по колбасным изделия. Я подозреваю, что там будет процентов 30 роста. Квоты были распространены только на дальнее зарубежье. И мы получили вместо качественного мяса из-за границы некачественное из ближнего зарубежья.

К чему же в результате привело введение этих квот? Оно практически ничем не помогло сельхозпроизводителям, но наказало потребителей повышением цен. К тому же изменило структуру импорта. Все страны в мире стремятся к так называемой эскалации тарифа. То есть они стараются ставить как можно более высокий тариф на товары с высокой степенью добавленной стоимости. И пониженные тарифы - на сырье. Попросту говоря, если что-то и ввозить, то пусть хоть работает переработка. В нашем случае произошло ровным счетом наоборот. Мы сократили ввоз сырья и везем колбасу. Самое страшное в таких протекционистских мерах, что их легче ввести, чем потом отменить.

Наши мясные квоты - это вообще очень странная вещь. Сперва мы ввели квоту на мороженое мясо. Немцы тут же арендовали все холодильники по внутренней стороне российской границы. Европа близко, до границы довезли, тут заморозили, дальше - вези хоть до Дальнего Востока. Опомнились. Президент с вице-премьером встречались, обсуждали этот вопрос. Ввели квоты и на свежее мясо. Но тут, как мы с вами видим, поехала колбаса. Датчане везут свою свинину на Украину, там перерабатывают, к нам ее ввозят. Украинцы, как всегда, оказываются при деньгах.

Кстати говоря, как и с зерном. Нам сейчас говорят: "Катастрофа, надо закрыть свой рынок. Смотрите, что делается на Украине". А что делается на Украине? Украина продала свое зерно по хорошей цене в Европу за валюту и купила наше по дешевке. Бедная Украина!

Все это еще никого не убедило, потому что сейчас хотят ввести по молоку. А у нас ведь не на все молочные продукты даже ГОСТы есть.

Даешь новую деревню!

- Если отвлечься от квот и регулирования рынков, что бы Вы обозначили в качестве наиболее масштабных проблем российского сельского хозяйства?

- Стратегически у нас остались три главные проблемы, о которые мы будем биться еще очень долго. Первая - это так называемое сельское развитие. Прежде всего, это решение проблемы тех хозяйств, которые, как мы уже говорили, "не бизнес". Никакие субсидии и квоты не решат проблем этих предприятий. Территории, где они находятся, будут скатываться в бедность. Причем, в бедность не ту, которая, может быть, там уже есть сегодня. А в бедность, из которой нет выхода. Люди будут попадать в так называемый порочный круг бедности. Сегодня дети бедных еще могут по социальной лестнице подняться. Это сложно, но, тем не менее, это пока возможно. Вспомним пример Индии, где существуют касты. Там беднота, из которой выхода нет. И мир решения этой проблемы не знает.

В России есть огромные территории, которые советская власть заставила заниматься сельским хозяйством. При этом эффективно там делать это невозможно, но люди ничего другого делать не умеют и у них нет средств делать что-то другое. Если мы не начнем сегодня или заниматься, то мы получим целые маргинальные территории уже в самом тяжелом положении.

- Но, может быть, проблемы занятости сельских жителей могла бы решить промышленность? Или миграционные процессы…

- Промышленность не в состоянии "забрать" себе лишних сельских людей. Не только потому, что она еще не очень быстро растет, но и из-за расстояний. В Европе 30% населения, как и у нас, живет в сельской местности. Сельским хозяйством занимается 2-3% населения. Остальные занимаются чем-то другим. Держат автозаправки, рестораны. Но мы с вами не Европа. "Маятниковая" миграция во многих местах невозможна. Плюс неразвитость инфраструктуры. Кто может жить в деревне, а работать в городе? В Подмосковье это себе могут позволить некоторые олигархи. Поэтому на селе нужны альтернативные источники доходов. Их много. Еще года три назад, когда я говорила о сельском туризме, надо мной смеялись. А сегодня у нас в некоторых регионах на сельском туризме зарабатывают больше, чем в Венгрии.

Второе, на что бы я обратила внимание - это кадры. В стране потрясающая ситуация: в сельской местности есть избыточная рабочая сила, а кадров нет. В сельском хозяйстве сегодня уже используются высокие технологии, и дальше они будут совершенствоваться. Поэтому там будут нужны обученные кадры. А значит, нам нужно менять всю систему подготовки кадров.

С другой стороны, если мы будем решать первую проблему, сельского развития, надо готовить альтернативную занятость. Сегодня, если ты живешь в селе, значит, тебя на труде учат сельскому хозяйству. Нам надо сегодня в сельской местности учить не сельскохозяйственной занятости. Людей надо обучать, как заманивать и принимать гостей. Готовить специалистов для лесопереработки, пищевой промышленности и так далее. У нас же сейчас ни школа, ни среднее звено образования на это не нацелены.

Третья проблема - это наука. Мы с коллегами тут собрались, посмотрели и выяснили, что у нас вообще нет аграрной науки. Завтра мы наведем порядок там, где занимаются бизнесом - в менеджменте, сельхозтехнике, технологиях. Встанет вопрос селекции. А у нас ничего нет. Поэтому стратегически нам нужно думать не о мифической продовольственной безопасности, о чем у нас аграрный истеблишмент в основном думает, а о решении этих насущных проблем.

В заключение хочу сказать, что я бы меньше всего хотела, чтобы сельское население у нас уменьшилось. Нам нужно сохранять сельский ландшафт. Когда умирает деревня, только человек, который никогда там не был, может сказать, что там теперь будет красота - лес, поле, пруд. Мы знаем, что это будут трущобы. Деревня умирать не должна. Это наше национальное достояние. И мы должны ее сохранить. Но дать людям источники занятости. В сельской местности можно жить и не заниматься сельским хозяйством. Когда мы, наконец, это поймем, мы решим проблему нашей сельскохозяйственной отрасли.  

Дмитрий ВОРОНКОВ, Саратов, областная сельскохозяйственная газета "Крестьянский двор", № 7 (88), 26.02.2004.