Бунт серых мышек

Или несколько наблюдений на тему "Что такое - журналист?"

В былые годы этот материал начинался бы примерно так: "В преддверии профессионального праздника тружеников пера кор-нт "ДП" встретился с представителем этой славной профессии и попросил рассказать о тех успехах, что удалось достичь славной армии журналистов за истекший период". Мы же попробуем сделать чуть-чуть иначе. Во-первых, удостовериться: а есть ли повод современной журналистике так уж кичиться своим профессиональным днем? Оставим ответ на этот неоднозначный вопрос на усмотрение читателей. И времени - оно рассудит. Второе - успехи. Каковы они в условиях ясно обозначившейся в последнее время тенденции поставить прессу на услужение режиму? Это - с одной стороны. С другой - налицо ответное стремление иных медийщиков, как можно теснее слиться в страстных объятьях с властью. Как тут оценить наши профессиональные успехи? Видимо - степенью стыда за тех, кто их обеспечил. Третий момент - сам читатель. Кто он с точки зрения нынешних властителей дум? "Идущий, читающий или поющий вместе"? А может быть, все-таки думающий сам? Пока мы не знаем. Хотя, увы, догадываемся. Короче, мы многого не знаем относительно того, что же, в конце концов, надо праздновать в День печати. Точнее - отмечать. Посему решили прислушаться к тому, что думает по этому поводу обозреватель "Новой газеты" Зоя Ерошок, разговор с которой состоялся в рамках Клуба региональной журналистики.

- Вообще-то мое занятие - брать интервью, а не давать. Во избежание пафоса я стараюсь от этого уклоняться. Но есть такие особые моменты, когда самоотстранение - это уже не просто кокетство, а минус, я бы сказала, гражданственность. Уж, простите меня за громкие слова.

- Понятия "журналист" и "гражданское общество", по-вашему, близки?

- Начну с того, а что, собственно, такое журналист? Профессия? Я не уверена. Потому что если профессия, то очень условная. Любая профессия подразумевает какое-то фундаментальное знание, например: врач или учитель. А журналист никаким особым фундаментальным знанием не обременен. Так что мне больше нравиться другое определение - "ремесло". У нормальных журналистов не принято говорить: "мое творчество", "мое кредо", "я написал шедевр" или "я написал замечательную статью, замечательный очерк". Когда я работала в "Комсомолке", так там еще задолго до меня было принято любой жанр - даже если это полоса или даже разворот - называть заметкой. "Я написал(а) заметку". Это как бы чуть иронично, снижает пафос - и мне это нравится. А вообще, то, чем занимается журналист, я называю просто - складыванием буковок в слова. И это опять же не кокетство...

- То есть литературная сторона тут тоже не последнюю роль играет?

- Я считаю работу с языком, качество языка главным в профессии.

- Теперь попробуем соотнести все это дело с гражданственностью репортера...

- Мне кажется, эта тема правомерна и правомочна, если под журналистом подразумевать личность. Не просто любого журналиста, а личность. И тогда точки взаимодействия с гражданским обществом будут серьезны и ответственны. Вот личность - это такая сильная индивидуальность, персональность, отдельность, такой очень-очень яркий талант, не только профессиональный, но и человеческий. По Мамардашвили, которого я всегда цитирую, личность - это человек с четко очерченным личностным хребтом. Такая туго натянутая струна духа и характера. Человек, в котором есть порода, крупная порода. Мне всегда кажется, что наша профессия в каких-то моментах переплетается и с писательством, и с актерством. Иногда через сходство очень разного становится понятным то, чем ты занимаешься сам. Так вот: есть много замечательных актеров, очень высокопрофессиональных. Но есть Фаина Раневская, есть Георгий Вицин...

- Согласитесь, что перечень этот - я имею ввиду актеров-личностей - не так уже длинен. Очевидно, как и журналистов-личностей. Не высока ли планка?

- Настаивая на журналисте-личности, хотела бы сказать, что мы все-таки очень сильно польстим человечеству, если скажем, что оно сплошь и рядом состоит из личностей. Это, наверное, и не входит в задачу человечества. Есть более важная задача-минимум: чтобы все люди были хотя бы людьми. Но и это, к сожалению, далеко не так. Потому что, когда я думаю о Беслане (а я не перестаю о нем думать), то прихожу к выводу, что люди, организовавшие его - не люди. Так что не все люди - люди. Есть и нелюди.

Древние греки говорили: нужно мечтать о невозможном для того, чтобы вышло хотя бы что-то более-менее порядочное. Во всяком случае, держать уровень - это важно и в журналистике, и в политике, и в бизнесе, и в жизни. И тогда мы не будем обольщаться и не будем очередных демагогов принимать за новых полубогов. Что с нами, как мне кажется, происходит постоянно.

У Довлатова есть слова, что главный конфликт эпохи - это конфликт между личностью и пятном. То, что он называл пятном, я называю сегодня бунтом серых мышек. Такие неталантливые, безрадостные, закомплексованные существа, которые очень рвутся вперед, рвутся занять первые места и которые мстят за свою закомплексованность, за свое неосуществление. И поэтому очень важно журналисту в самом себе воспитать личность, а потом высмотреть луч личного в безличной толпе. И от этого гражданское общество становится более реальным. Потому что оно держится на том, чтобы высветить, а не затемнить индивидуальность. В задачу журналиста входит находить таких людей, делать неподдельность этих людей публичной.

- Что может быть точкой взаимодействия журналиста и гражданского общества? Как это может обнаружиться? Или так: через что журналисту можно сделать серьезный личный вклад в гражданское общество?

- Мне кажется, не только и не столько через баррикады, через какие-то скрипы, всхлипы, через хлопанье форточек, через пафос, через публицистику (самое ненавидимое мною слово), а, прежде всего, наверное, через язык. Есть ты и язык, и больше никого и ничего. И хотя нам часто говорят о хороших каких-то текстах: ну, мол, это все литература - как бы большой недостаток в журналистике, однако нужно сказать, что мы пишем на том же самом русском языке, на котором существуют великие тексты. Мне кажется, что через язык, через его качество, мы только и можем быть убедительными, ответственными, принципиальными, гражданственными.

Опять же у Довлатова есть фраза: да не пиши ты идеями, пиши буквами. Идеи потом вырастут. В журналистике очень важно "что", но важно еще и "как". И повторяю, что убедительность, достоверность, гражданственность мы достигаем через качество языка. Вот показать человека так, чтобы мурашки по коже, чтобы захотелось перечитать, и прямо сейчас. Для меня гражданское общество - это включенность людей в друг друга. При этом нужно постараться обойтись без резкого запаха политического или социального заказа. К сожалению, сейчас у нас этого очень много.

- И все-таки от вопроса "как писать?" давайте вернемся к вопросу "что именно?"

- Умение думать журналисту необходимо. Мы ведь очень сильны по части мучений, но лучше было бы, если бы по части рассуждений и размышлений. Тютчев говорил, что Россию погубит бессознательность. И это похоже на правду. Мы, не приходя в сознание, любим, не приходя в сознание, ненавидим, не приходя в сознание, работаем. У нас очень мало журналистов, которые умеют думать. Умение думать и умение видеть в общественности партнера, серьезное отношение к читателю, к самым разным людям - все это, мне кажется, очень важно. И этого нам сегодня очень не хватает. Кто-то правильно сказал, что разумное есть гражданственное.

- Итак, настоящий журналист - это хорошо пишущий человек, глубоко думающий, это - личность. Что еще должно быть присуще человеку, занимающемуся этим, как вы говорите, ремеслом?

- Чувство формы. На меня очень сильное впечатление произвел один случай. После событий в Беслане по телевизору показывали жену священника. У них с батюшкой было семь детей, шестеро из них погибли в этой школе. И вот эта женщина говорила о том, что молится за всех, которые потеряли там своих детей и даже за тех, кто никого не потерял, а дети их были только ранены. "Они не верят в Бога,- говорила женщина, - и поэтому не могут ни в чем найти опору. Я все время молюсь о них, чтобы Бог дал им силы выжить". То есть матушка говорила не о шестерых своих потерянных детях - и это было искренне, непоказушно, - а о тех, в ком нет опоры. И, я думаю, дело тут не в религиозном чувстве, а в чувстве формы. Эта женщина - человек формы. Она знает, что в собранном состоянии человек лучше, чем в распущенном. Она включена в жизнь других людей, несмотря на свое горе.

Это для меня пример того, что есть-таки у нас люди, которые могут почувствовать что-то такое, что происходит с другим человеком. Но есть и другие, которые могут носиться только с несравненной своей правотой, со своей партией, со своей фракцией и т.п. И ничего не чувствовать. И не видеть вокруг себя. У Бердяева есть слова: когда я голоден - это проблема физическая, когда же голоден мой сосед - это уже проблема нравственная.

- А как насчет тщеславия? Кажется, сама природа уготовила ему место в столь публичном занятии, как написание статей или съемка телесюжетов? Если есть такое место, то какова, по-вашему, максимальная цена, которую стоить платить за удовлетворение этой страсти?

- Конечно, наша профессия заставляет нас выделяться. Но не стоит слишком этому поддаваться, потому что карабканье на место под солнцем обязательно происходит за счет других. Говорят, что знаменитых и богатых в наши дни целые толпы. И там наверху, наверное, и без нас тесно. Может быть, стоит мечтать стать и богатым, и знаменитым, или тем и другим одновременно, но не следует отдаваться этому целиком. И всегда важно ставить себе вопрос: что для журналиста важнее - я, любимый, или другие люди? Мы мним себя комментаторами жизни, но, увы, предпочитаем своему предмету свое положение.

Вот мне кажется, что все-таки жизнь других людей для нас должна быть важнее всего. Потому что журналист - это все-таки посредник не между собой и людьми, а между людьми и людьми. И в этом точка взаимодействия журналиста и гражданского общества. В этом его долг и ответственность. Стремление к признанию делает нас беспокойными, реваншистки настроенными. И это печально. Этакая "графиня с искаженным лицом бежала к пруду".

- Журналист должен быть терпелив? Снисходителен?

- Ремесло журналиста учит смирению. Это, наверное, лучшее, чему наше ремесло может научить. Чем серьезнее мы относимся к своему ремеслу, тем меньше у нас остается иллюзий на свой собственный счет. Мы больше узнаем о собственной величине, и тем смиреннее становимся сами. Вот каждый раз, когда я бьюсь над словом (а у меня это происходит постоянно) я говорю себе: ну, первый день замужем. И сразу же пропадают все иллюзии на собственный счет. И я, не кокетничая ни капли, говорю себе, что любой стажер уже давно бы и лучше бы написал. И что клянусь: больше никогда ни об одном своем коллеге не скажу плохо, не буду говорить, что это плохие, скучные и неталантливые заметки, потому что я-то знаю, что такое "не получилось", что такое "провал".

Вот такое смирение приходит в минуты отчаяния. А потом оно куда-то улетучивается, особенно если выясняется, что что-то получилось. И ты думаешь, что погорячился насчет клятв по поводу коллег. Но, может быть, вот эти минуты смирения и есть минуты истины, потому что мы все про себя узнаем в такие минуты. Скромность - это не украшение, это понимание, осознание своих размеров. И призывы к смирению всегда своевременны. Потому что нельзя, чтобы и жизнь помыкала нами, но и комплекс исключительности, завышенные требования к окружающему миру по поводу признания наших заслуг жирной чертой перечеркивают в журналисте личность. И тогда уже ни о каких контактах с действительностью, ни о каких контактах с обществом, просто с людьми не может быть и речи. Мы знаем журналистов, которые по разным - государственным, политическим, партийным - соображениям включались в какую-то борьбу. И что бы они сегодня не доказывали, чтобы ни говорили - их слова куда-то улетучиваются. Мы их не слышим, а видим только их жалкие, поруганные лица.

- Понятие "лояльность". По отношению к той же власти. Насколько оно, по-вашему мнению, уместно в определении такого рода занятия, как журналистика?

- Я вот часто думаю, а что же это такое - лояльность. Как-то к одному западному дипломату пристал один из наших чиновников: "Вот скажите, что вы, как оптимист, думаете о том, что происходит в России". И он так прям наседал, так настаивал: оптимист, да оптимист... Дипломат не выдержал и совсем не по-дипломатически резко ответил: "Вы знаете, я хотел бы быть оптимистом, но я боюсь при этом выглядеть дураком".

Я вот думаю: как быть журналистам по отношению к той же власти? Лояльными? Но до какой степени? Когда это уже смешно или когда ты в своей лояльности переступаешь черту и ради убеждений, ради аргументов в защиту, ты уже просто перечеркиваешь сам себе. Недавно в одном глянцевом журнале, в котором появляются периодически хорошие тексты, я прочитала статью Дмитрия Губина под названием "О, настоящая мужская трусость". Он пишет о том, как все сейчас притихли, и как страх поселился в людях. Как все начинают строиться и валом валить в "Единую Россию". И падают на колени перед гарантом. И у него там были замечательные слова, я их выписала. Он говорит: настоящим страхом мужчины должен быть страх войти в историю Моникой Левински в отсутствие Билла Клинтона.

Это вот, кстати, к тому, что журналисты вовсе необязательно изображать из себя, героя, профессионального разрушителя, революционера, а можно вот так творчески любую несправедливость сделать нелепой. Может быть, от таких текстов серых мышек у нас и не станет меньше, но если таких текстов будет больше, мышки просто узнают свой уголок. Как в сказке Шварца: "Тень, знай свое место. И коль уж мы вернулись на сцену, в актерство, я позволю себе вновь вспомнить великого Георгия Вицина. В последние годы он не снимался, жил уединенно, говорят, бедствовал, но никогда не жаловался. И когда он попал в больницу, и газеты об этом написали, начался сбор денег на операцию. Вицин всех поблагодарил, но от денег отказался и очень твердо. А когда ему позвонил Хазанов и стал приглашать в свой спектакль, великий комик вежливо выслушал, а потом мягко так, но твердо сказал: "Нет, знаешь, я же люблю, чтобы тихо было". Вот это самое: "чтобы тихо было"... А между тем актерство - профессия громкая. И журналистика - тоже громкая. Но шепот подчас бывает сильнее крика. И часто остается шепот, а не крик.  

Алексей МЕЛЬНИКОВ, Калуга. Газета "Деловая провинция", № 2, 14 января 2005 г.