СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

Первый текст А. Коха, как рекомендует его сайт, «является полемической реакцией на историографическое заявление латышского президента Вайры Вике-Фрейберги с непризнанием 9 мая праздником и нелицеприятной оценкой степени цивилизованности и развития демократии в России и других подобных высказываний». Приведена цитата одного из таких высказываний. «Конечно, мы не переубедим, не изменим сознание тех пожилых россиян, которые будут класть воблу на газету, пить водку и распевать частушки, а также вспоминать, как они геройски завоевывали Балтию», — утверждает Вайре. Больше всего, как заявил в разговоре Кох, он был задет «этой воблой». В самом деле, «вобла на газете» — более сочного символа неопрятности и бескультурья не придумать! Сомнительно, чтобы этот символ был плодом творчества самой Вике-Фрейберги, ведь она, что называется, варяг (или варяжка?) и образцы русского бескультурья воочию вряд ли когда-либо наблюдала. Скорее всего, он подсказан ей кем-то из патриотически настроенного окружения или вычитан из такого же рода изданий. Но как бы то ни было, а свое представление о «русском бескультурье» она выразила именно с помощью этой пресловутой воблы. И тут же в ответ получила этой же самой воблой по мордасам — от Альфреда Коха, русского немца. В самом деле, можно предположить, что ответ высокомерной Вике-Фрайбергие дан немцем неспроста, ведь Латвия, в отличие от, допустим, Литвы, действительно испытала огромное по масштабам и долгосрочное по времени поэтапное влияние немецкой культуры и цивилизации. Не стоит здесь повторять заново эти этапы — они общеизвестны.

Я довольно долго — в течение 15 лет — жил в Литве и получил достаточно полное представление о прибалтах (балтах). Особенно о литовцах и латышах. Кстати, это очень близкие народы, можно сказать, братские, оба относятся к балтийской группе индоевропейской языковой семьи. Кроме литовцев и латышей к этой группе принадлежали и пруссы, вымершая, вернее, истребленная в результате агрессии немецкого Тевтонского ордена народность, занимавшая южное побережье Балтийского моря. Символично, что само название этого народа дало имя той отрасли немецкой нации, которая до сих пор олицетворяет собой воинский дух, твердость и предприимчивость германской расы. Именно Пруссия стала ядром, вокруг которого, в результате политики «железа и крови» фон Бисмарка, объединилась в 1870 году германская нация.

Литовцы помнят трагический конец своих соплеменников — пруссов и отдают им дань памяти. Писатель Юозас Грушас написал пьесу, названную им по имени последнего предводителя пруссов «Геркус Мантас». В ней четко видна идея исторического покаяния литовцев перед тенью исчезнувшего племени, ведь приди они к ним на помощь в битве с крестоносцами, и сегодня одним балтским народом было бы больше. Однако я не заметил, чтобы литовцы или латыши относились бы к немцам с неприязнью. Наоборот, слово «вокечяй» (немцы) и «вакарай» (западники) произносят они с большим уважением, если не с пиететом. Вот поляки («лянкай») почетом у них не пользуются совсем.

Вообще, по моим наблюдениям, балты не любят русских как таковых, а именно славян, считая их почему-то неполноценной расой.

Нет страшнее оскорбления для литовца, чем быть названным «русским», «славянином». А оскорбления литовец никогда не забудет и не простит, по крайней мере так гласят стихи литовского классика Донелайтиса: «Коль литовца оскорбили, не простит он и в могиле...». Так что и обидчик рано или поздно свое получит. Между тем, балты, хотя и являются самостоятельной расой, все же гораздо ближе к славянам, чем к германцам или кельтам. Это отлично видно из языка. Очевидно, что русский и литовский языки восходят к одному праязыку. И этот язык — санскрит. Просто литовский язык по причине замедления в развитии эту близость сохранил в гораздо большей степени, чем все остальные индоевропейские языки. Интересно проследить это сходство на глаголах. Возвратная форма литовского глагола образуется с помощью суффикса «si», который ставится не после глагола, как в русском языке, а перед ним: pa-si-dariti (становить-ся). Казалось бы, это роднит литовский возвратный глагол с французским, где суффикс также предшествует глаголу (se laver — умывать-ся), но это не так. Во-первых, литовский глагол, так же как русский, всегда оканчивается на согласную «т»: dari-ti (дела-ть), matiti (виде-ть), rashiti (писа-ть) и т. д. Кстати, «и» в окончании русского глагола редуцировалось в мягкий знак совсем недавно, и «делати» вместо «делать» можно прочитать еще у Державина. Во-вторых, в древнерусском языке возвратный глагол образовывался также как литовский. Владимир Мономах в своем знаменитом «Поучении» советует сыновьям быть разборчивыми при выборе жен, дабы не напороться на «злых» (плохих), ибо злые жены ни Бога ся боят, ни людей ся стыдят.

Ненависть к русским воспитывается в балтах буквально с детских лет. Например, на моих глазах одна молодая мать, внушая сынку отвращение к спиртному, говорила, что пить плохо не потому, что это вредно для здоровья, а потому, что пьют русские. В общем, не пей, летувис, козлом (русским) станешь... Не думаю, что у латышей дело воспитания поставлено иначе.

Кстати, слово «балтас» в переводе с литовского означает «белый». Так что Балтийское море («Балта юра» по-литовски) — это Белое море. Выходит, Белых морей на глобусе два, только это не все знают. Было время, когда в учебнике «Выбирая свою историю» И. Карацубы, И. Курукина, Н. Соколова говорилось, что «земли Великого княжества Литовского простирались от Балтийского (в литовском варианте «Белого». — Б. У.) моря до Черного, а восточная граница проходила под Вязьмой и Калугой». От Белого до Черного... То есть, как бы «от» и «до». Географически выраженная полнота. Эти авторы считают, что русская государственность проявила себя в трех вариантах: Северо-Восточном (Московском), Северо-Западном (Новогородском) и Юго-Западном (Литовском). Наиболее удачный из них — последний, так как он лишен абсолютистских, самодержавных черт и тенденций. Литва, по мнению этих авторов, «в противовес жесткой московской централизации и унификации была рыхлой федерацией княжеств, земель и владений магнатов под властью отдельных князей — потомков Гедимина». Гедиминовичи, в отличие от Всеволодовичей (имеется в виду Всеволод Большое Гнездо, родоначальник князей московских), «старины не рушали, новины не вводили». То есть вели себя вполне в духе либеральных западных идей и ценностей. Которые, добавим, никогда не были в моде на Руси Московской. Вплоть до сего дня!

С мыслью авторов, что Литва та же Россия, только развившаяся в сторону европейскости, сами литовцы ни за что не согласятся, но истина от этого ничуть не пострадает. Латыши — те тем более уверены в своей европейскости, поскольку их, в отличие от литовцев, оевропеировали не поляки, а немцы, превосходство которых признавал сам государь император Александр I «Вам, немцам, — говорил он в частной беседе Бисмарку, — удалось бы германизировать польские области, ибо немецкий народ культурнее польского. Русский же человек не имеет того превосходства, какое нужно, чтобы господствовать над поляками». Правда, император сам более чем на половину являлся немцем, ведь по отцу он был Готторп, а по матери Вюртемберг. Женат был на немке — на принцессе Луизе Баденской. Бабка императора, Екатерина II, чистокровная немка, воспитывала его в духе европейских ценностей. «Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и либеральны», — поучала она его. Он воспринял все перечисленные черты, кроме последней. А мы теперь расхлебываем...

Впрочем, немцы сами комплексуют перед французами и англичанами. Тот же Бисмарк возмущался, что его соотечественники уверены, будто «любой француз и уж во всяком случае англичанин в силу своего происхождения и национальной принадлежности — существо высшего порядка по сравнению с немцем...». Вообще, говоря о градации культурности наций, беря за точку отсчета европейскую культуру, идет с Запада на Восток по нисходящей линии: чем восточнее народ, тем менее он культурен. Если согласиться с этим, то большая культурность латышей по сравнению с русскими получает географическую наглядность. (Где находится Дагестан по этой шкале измерения — не хочется и говорить). Правда, можно усомниться, является ли признаком культуры потребность кичиться своей культурностью, а тем более высокомерно указывать другому на его бескультурье?

Тут вполне уместно вспомнить историю с книгой француза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839». До недавнего времени она была запрещена в России. Вот характеристика, данная этим поразительно наблюдательным путешественником русскому человеу: «У русских больше тонкости, чем деликатности, больше добродушия, чем доброты, больше снисходительности, чем нежности, больше прозорливости, чем изобретательности, больше наблюдательности, чем ума, но больше всего в них расчетливости». Не в бровь, а в глаз? Пожалуй, коль скоро даже Герцен не удержался от восклицания: «Оскорбительно много видит!». А император Николай I буквально топтал книгу ногами, приговаривая: «Моя вина, зачем я говорил с этим негодяем». Император, конечно, имел в виду места, где Кюстин характеризует его, а не русский народ. Словом, книга Кюстина похлеще, чем «вобла на газете». Дело в том, что француза, в какой-то мере, оправдывает мысль, которая будто бы «приводит его в бешенство»: чего мог бы достигнуть русский народ, если бы был свободен! То есть он критикует ради позитивной цели, ради наступления в России европейских прав и свобод. Но, как можно понять из следующих строк Кюстина, произойдет это не скоро, если вообще произойдет: «Лет полтораста понадобится для того, — пишет он, — чтобы привести в соответствие русские нравы с современными европейскими идеями, и то лишь в том случае, если в течение этого длинного ряда лет русскими будут управлять только просвещенные монархи и друзья прогресса». Николая он, судя по книге, к таковым не относил. Отторжение русской средой европейских (читай: либерально-демократических) ценностей Кюстин объясняет тем, что «русские лишены влияния рыцарства и католицизма». Что правда, то правда, католицизм русские отвергли еще на заре своей государственности.

У латышки этого оправдания нет, она критикует ради себя, ради самовозвеличения, что и делает ее короткую фразку оскорбительнее целой книги! И все же я считаю, что любая критика, в том числе и обидная, полезна, и почему так бурно отреагировал на слова Вайре А. Кох мне не совсем понятно.

Но вернемся к балтам, то есть к белым. Ну, вы прекрасно знаете, что такое «белый» в системе ценностей. Это — лучший, первый, отменный. Поэтому литовцы и латыши с удовольствием применяют к себе этот термин. И если бы только было в их силах, то с удовольствием переименовали бы Белоруссию, которую вынуждены называть, естественно, Балта... руссия. Ну, какая она «балта», когда там хозяйничает такой-разэтакий батька Лукашенко?

Можно сказать, что такое — презрительное, высокомерное, брезгливое — отношение балтов ко всем, кто живет восточнее Прибалтики, впиталось в них с молоком матери. Да, кстати, для этого есть и реальные причины. Ведь русские, живущие в Литве, действительно пьют больше литовцев, но это вовсе не потому, что последние — такие уж трезвенники. Нет, причина тут другая — жадность! Нет человека жаднее в Европе, чем литовец. Соответственно, чаще вы встретите пьяного русского, чем литовца. А пьяного литовца от пьяного русского тоже легко отличить: последний шатается, размахивает руками, иногда поет. А первый идет твердо и руки держит по швам, чтоб не обворовали. Ведь русские кругом, того и гляди, утянут барсетку из под носа.

И все же — от Запада нам никуда не деться. Альтернатива ему сами знаете какая...

На Западе в свое время взяла верх «теория двух мечей» — духовного и светского, взаимно сдерживающих друг друга, из нее в конце концов возник и утвердился основный принцип демократии — разделение властей. Ислам же, господствующий в Дагестане, с самого начала практиковал теорию двух мечей в одних руках. Принцип разделения властей в нем в принципе невозможен, разве что в виде такого его искривления, как «разделяй и властвуй». Скажут, что все получили веру через насилие. Нет, не все. Например, Русь выбрала себе ту веру, которая ей больше пришлась по душе. Германцам католицизм был навязан силой, но они так его отрихтовали, то есть отреформировали, что мама родная не узнала. Верней, папа. Римский. Но и он поворчал, поворчал да смирился.

Другое дело, что ислам, хотя и был навязан дагестанцам насильно, пришелся им как раз в пору, как герою известного фильма, который говорил, примерив чужой пиджак: «Да он как на меня шитый...». Чем он им так полюбился — особая тема.

Но вернемся к культуре. Все дело в том, по-моему, что у нас — у русских, россиян, литовцев, латышей, балтов — разное представление о том, что это такое. Для них она — нечто внешнее, предметное, зримое и наглядное, а для нас — это еще и внутреннее, духовное, душевное, сердечное и т. д. Не потому ли большинство русских, оказавшихся в Литве, больше всего жалуются на недостаток общительности, на холодность и безразличие аборигенов к соседям и встречным, к соплеменникам и приезжим.

Тут мы никогда не поймем друг друга. Присмотреть за внуком за денежную плату — до такой степени мы еще не оевропеились. Зато литовцы и латыши в подавляющем большинстве чище и опрятней одеты, вежливы, умеют произносить волшебные слова «prashom» (пожалуйста), «achju» (спасибо) и т. п. Кушают всегда с очень серьезным, сосредоточенным видом, будто заняты самым важным делом на свете. Не так, как мы: едим, словно хотим побыстрей отделаться от этого второстепенного, подсобного занятия, чтобы перейти к первостепенному — обсуждению вселенских проблем. Словом, различий много. И воблу мы иногда действительно на газету кладем и выпить, хотя бы и в антисанитарнейших условиях, как говорил Райкин, горазды. Это все так, все правда. Но россияне, как многочисленный, многослойный этнос, — очень разные: есть такие, кто кладет воблу на газету и пьяные песни орет, а есть воспитанные, образованные и предупредительные, владеющие знаниями и языками, есть простаки, есть интеллигенты, умные и глупые, буйные и смирные... Разные. А вот литовцы с латышами — они более единообразные, как простейшие организмы. И вот этого уважаемая Вайре Вике-Фрейберги, по-моему, не осознает и не видит. А зря.

  

Багаудин УЗУНАЕВ, г. Махачкала. Газета «Новое дело», № 44, 11 ноября 2005 г.