В последнее время все чаще говорят о том, что в России формируется образ внешнего врага, что отношение к России в мире меняется в худшую сторону. Наш сегодняшний собеседник - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор ЛУКЬЯНОВ. Он рассказывает о внешнеполитической обстановке и о том, действительно ли нас все так не любят.

- Смысл любой политики, а не только отечественной, - считать, что кругом враги. В современном мире, где событий очень много, все стремятся упрощать. Политикам надо делать вид, что они управляют этими событиями, способны контролировать, достигать целей. Поэтому в ход идут штампы, которые в силу окружающей нас информационной среды легко продать потребителям. А потребитель чем дальше, тем меньше способен вдумываться. От него никто и не требует, чтобы он вдумывался, ему предлагаются простые, понятные объяснения. Почему у нас все так плохо? Потому что не стало великого Советского Союза. Потом были плохие девяностые, лишь только потом стали подниматься с колен благодаря известно кому. А почему у нас не стало Советского Союза? А потому что кругом враги, которые разрушили великую страну.

Сейчас у нас период некоторого затишья, потому что, с одной стороны, в стране, вроде бы, предвыборная кампания, а с другой, всем очевидно, что выборы уже закончены и вопрос только в их юридическом оформлении. Поэтому накал страстей спал. Если вы следите за внешнеполитической дискуссией, за высказываниями наших ответственных товарищей, то должны заметить, что тон высказываний изменился. Говорится примерно то же самое, что и в прошлом году, что и два года назад, а тональность изменилась. Дмитрий Медведев выступал недавно со своей первой программной речью и говорил весьма конструктивные вещи в отношении окружающего мира. Министр иностранных дел России Сергей Лавров недавно давал ежегодную пресс-конференцию по итогам 2007 года. Сказать, что он говорил что-то другое, чем месяц назад, нельзя. Но многое заключено в стиле, форме. Самый яркий пример того, как важна форма, - это мюнхенская речь Владимира Путина, которая считается переломным моментом в нашей внешнеполитической ориентации. Это был некий символ, который, безусловно, войдет в учебники как яркое и четкое выступление. Но яркость и четкость этого выступления были приданы не содержанием речи, а формой - то есть тем, как Путин говорил, какие формулировки использовал, как он себя при этом вел, жестикулировал. Если же абстрагироваться от внешних проявлений и написать содержание его речи, то увидишь, что он не сказал ничего нового по сравнению с тем, что говорил много раз до этого. Если быть объективным, то слушать то, что говорил Путин, никому интересно не было. В каком-то смысле я Путина понимаю, потому что когда ты долго говоришь одно и то же и встречаешь все время именно такую реакцию, то в конце концов срываешься и понимаешь, что пока не будешь вести себя так, как он повел себя в последний год, никто обращать на тебя внимания не будет. В этом смысле Путин оказался прав, потому что теперь на то, что говорит Россия, внимание обратили. Спорный вопрос, считать ли это достижением российской внешней политики или нет. Обратить на себя внимание можно по-разному. Можно попытаться найти общий язык, а можно, как это сделали многие в мире, сказать: «Россия обратно свалилась в агрессивное советское прошлое. Ну, и слава богу, теперь мы хоть знаем, что с ней делать». Все очень привычно. Конечно, наличие образа врага, который так дорог нам, дорог не только нам. Этот враг систематизирует окружающую действительность. Пока была холодная война, пресловутая двухполярная идеологическая конфронтация, это было опасно, неприятно, многие этого боялись. И в Европе, и в Америке серьезно боялись ядерной войны. У меня такое ощущение, что у нас боялись меньше. А там все воспринималось гораздо серьезнее, там был психоз: все учились, как прятаться под стол, строили бункеры. А у нас занятия по гражданской обороне всегда превращались в карикатуру, и все только издевались над бедными полковниками в отставке.

Образ врага, как выясняется, нужен для того, чтобы объяснить окружающую действительность, собственные проблемы. И мы подходим к картинке, без понимания которой понять происходящее сегодня в мире невозможно. Ситуация в мировой экономике сильно связана с общеполитической ситуацией в мире. Ключевое слово - общая неуверенность. Неуверенность инвесторов, неуверенность властей США, Европы в том, что дальше будет происходить. Связано это с тем, что события в мире после окончания холодной войны стали развиваться совсем не так, как думали. Какая картина доминировала в сознании ведущих мировых лидеров и наций на рубеже 1980-1990-х годов, когда сначала упали берлинская стена и железный занавес, а потом не стало Советского Союза? Самая наглядная иллюстрация - это знаменитая работа американского социолога Френсиса Фукуямы «Конец истории». Она вышла в 1989 году по горячим следам падения берлинской стены. Там говорится о том, что наконец-то история приехала к станции своего назначения. Тоталитаризм, нацизм и коммунизм показали свою несостоятельность, они проиграли в идеологической, экономической и политической гонках. Восторжествовала модель, которая, безусловно, правильная. И главное – это победа над таким врагом, как могучий, опасный и вооруженный до зубов Советский Союз. Эта идея, казавшаяся тогда само собой разумеющейся, доминировала в головах мировой элиты довольно долго. Отчасти она присутствует и сегодня, хотя прошло уже семнадцать лет и видно, что все совсем не так здорово, как казалось тогда. Тогда Россия просто занималась своими делами, пытаясь себя восстановить.

Сейчас легко сравнивать и чувствовать разницу: какими мы были тогда, какие мы сейчас. Роль России в мире несопоставима. Но оценивать это надо исходя из того, в каком состоянии была Российская Федерация сразу после распада Советского Союза, что происходило внутри страны, что происходило вокруг, по периметру границ, как функционировала власть в лице людей, которые к ней не были готовы. Исходя из этого результаты ельцинского времени - выдающиеся. В то время могло случиться все, что угодно, начиная от распада Российской Федерации и заканчивая чередой войн, в которых участвовала бы Россия. Югославия хорошо это показала. Я не думаю, что здесь заслуга исключительно Ельцина. Но он обладал политическим чутьем, которое удержало его от ошибок. В какие-то моменты он провоцировал кризисы, а в какие-то, может, не понимая, что происходит, он ощущал, что здесь надо делать так, а здесь так делать не надо. В историческом аспекте смотреть трудно, потому что это совсем недавнее прошлое. В конечном итоге, когда у нас устоится взгляд на собственную историю, будет понятно, что задачей ельцинского времени, с точки зрения внешней политики, было просто сохранить Россию как участника мировых отношений. Это сейчас кажется, что все само собой вышло. А тогда это само собой не разумелось. Когда России не стало на какой-то период в мировой политике, то мировая политика определялась западом, а скорее, моральным, интеллектуальным, финансовым, экономическим и политическим лидером - Соединенными Штатами. В тот период казалось, что все идет правильно, потому что НАТО и Евросоюз расширяются, а Россия, как тогда считалось, движется в направлении если не членства в Евросоюзе и НАТО, то, по крайней мере, сближения с ними.

Террористические акты 2001 года показали, что даже ведущие страны мира должны понимать, что есть и другие части мира, где происходят совершенно другие события, о которых до этого особо не думали. Никто не принимал всерьез ни Африку, ни Ближний Восток, ни Латинскую Америку. Китай принимали, но тоже исходя из того, что ему понадобится много лет, чтобы прийти в более-менее устойчивое состояние. Сейчас Китай реформируется. Там понимают, что свободная торговля - это лучше, чем несвободная торговля. Что свободные рынки - это правильно.

То, что сейчас происходит в мире, - это не результат перемен, которые начались с крушением коммунизма и Советского Союза. Это какая-то промежуточная точка. А какой будет результат этого переходного периода, никто сказать не может. В последние годы, после терактов в Америке, иракской войны, Китай вышел из политической самоизоляции. В свое время Ден Сяопин провозгласил политику «не высовываться». Китаю и не надо было высовываться, потому что как только высовываешься, тебе начинают мешать. Надо тихо заниматься своими делами, усиливать свои позиции, а на внешний рынок все время улыбаться. А сейчас Китай достиг той стадии, когда внутри китайской элиты начались серьезные дебаты насчет того, что надо высунуться. Они уже и высовываются. Правда, еще очень осторожно. В этом смысле у них надо поучиться.

- Китай стремится к экспансионизму?

- Безусловно, это проглядывает. Пока еще это не приняло форму осознанной политической линии, но экономически - да. Различие между российским подходом и китайским в том, что Россия пытается компенсировать реальную слабость наступательной, агрессивной политикой, хоть по большинству показателей она несопоставима ни с одной из ведущих стран. А Китай старается минимально привлекать внимание, даже когда уже есть к чему. Происходят очевидные изменения в балансе сил. Возьмем Соединенные Штаты за последние годы. Это годы администрации Буша, которая проводила во многом безумную политику. Но это не только вина Буша, это некая логика развития. Когда Америка окончательно уверовала в то, что она является абсолютным лидером, начались большие проблемы. Чем больше упиваешься успехами, тем меньше работают мозги. И ряд ошибок, которые сделала американская администрация, и, прежде всего, война в Ираке, подорвали тот потенциал лидерства, который у Америки был с начала 1990-х годов. И как Америка будет выбираться из сложившейся ситуации, непонятно. Тем более, что сейчас у них добавляются и экономические проблемы. Буш имеет шанс войти в историю как один из самых плохих президентов Америки.

Как бы то ни было, ощущение, что все подвижно, возникло. Прежние правила игры, которые действовали в эпоху холодной войны, могли быть неправильными, но они работали. В конце концов, холодная война в горячую не переросла, что свидетельствует о том, что все сработало, как надо. Но сейчас этих правил почти нет, потому что ситуация изменилась. Соединенные Штаты, стремясь закрепить исторический успех, который, как им казалось, уже был достигнут, стали менять правила игры под себя. Но они не учли, что когда все меняешь под себя, тогда нечего удивляться, что другие тоже перестают соблюдать принятые правила. Поэтому прежней системы взаимоотношений в мире нет. Она сильно подорвана. А новая не появилась. Сейчас все говорят, что в Москве, в Пекине, в Дели, в Париже, в Каракасе думают о том, что американское доминирование закончилось, начинается многополярный мир. А многополярный мир - это больше возможностей для всех. Возможностей на самом деле больше, но больше и риска, потому что многополярный мир - это угроза постоянных конфликтов, отсутствие прочных отношений и союзов. Это то, что было в Европе в девятнадцатом веке. Когда сначала Франция и Австрия воевали против России, потом Россия и Франции воевали против еще кого-то и так далее. Сейчас и в Америке, и у нас говорят, что нам угрожает новая холодная война. На самом деле, это признак самонадеянности, потому что никакой новой холодной войны быть не может. Как может в глобальном мире работать ситуация, схожая с европейской политикой девятнадцатого века? Это создает ощущение непредсказуемости и непонятности того, как все будет идти дальше. Это сказывается и на ценах на нефть. Любой специалист скажет, что объективных оснований для таких цен на нефть нет. Нет дефицита нефти в мире. Нет никакого эмбарго, как в 1970-е годы. То есть, грубо говоря, нефти - хоть залейся. А цены растут и растут. Это чисто психологическое ощущение, паническое предвестие непонятно чего. То же самое мы сейчас видим и на финансовых рынках, где, вроде, все хорошо, а при этом все плохо. Такая ситуация может продлиться еще лет пять. Можно сказать, что мы в середине пути от того, что было во второй половине прошлого века, к тому, что будет. В этой серединке пытаться зафиксировать ситуацию, создать какую-то систему, которая даст устойчивость, просто не получится, потому что когда под тобой все едет, то невозможно закрепиться. К несчастью, сейчас все расшатывают стабильность, сами того не желая.

Если вернуться к политике России, то она выглядит более понятной. На протяжении долгих лет своего президентства Путин пытался как-то встроиться в систему богатых, развитых и успешных стран. Потом стало понятно, что встроиться невозможно, потому что сама система неустойчива. В современном мире все занимаются скорее эгоистическим решением своих проблем, чем альтруистическим укреплением общемировой стабильности. Россия – страна, которая надеется восстановить свои позиции. И частично она их восстановила. Большая война между востоком и западом, между Россией и западом невозможна. Но региональная война, последствия которой выплеснутся за пределы региона, за пределы локальных границ, более чем вероятна. До конца прошлого года многие и в Европе, и в Соединенных Штатах всерьез опасались большой войны, которая будет спровоцирована конфликтом между Соединенными Штатами и Ираном. Администрация Буша действительно склонялась к тому, чтобы нанести удар по Ирану. Сейчас же очевидно, что если бы американцы не влезли в Ирак, где не было оружия массового уничтожения, то позиция Америки была бы абсолютно другой.

- Федор Александрович, а как, на ваш взгляд, будет вести себя Россия на международной арене после выборов президента?

- Общее состояние неуверенности и нестабильности будет продолжаться. Думаю, что после Путина общий стиль внешнеполитического поведения на какое-то время изменится вне зависимости от того, является ли Дмитрий Медведев другом или недругом запада и какие у него взгляды. В российской политике есть совершенно четкий цикл. Когда решается вопрос о новой власти, когда заканчивается один период и начинается новый, - это самый опасный, самый нервный период. Так было в конце 1999 года, когда власть передавалась от Ельцина к Путину. Если вспомнить, какие отношения у нас были с западом тогда, то они были не лучше, чем сейчас. Внешняя политика, которую проводил Путин последние год-полтора, изменилась после саммита восьмерки в Санкт-Петербурге в 2006 году. Этот саммит был пиком интеграционной тяги Путина, когда он стремился войти по-хорошему в клуб ведущих стран. После этого ситуация резко изменилась. Думаю, что убийство Политковской и Литвиненко повлияли на ситуацию.

Наступательная, агрессивная и жесткая внешняя политика возможна только в том случае, если глава государства сочетает в себе все формальные полномочия президента, который руководит и внешней политикой, и всем, и является неформальным боссом. То есть его неформальный авторитет в системе непререкаем. Вот когда сочетаются эти два статуса, можно вести себя так, как вел себя Путин. Как самодержец в полном смысле слова. Теперь Путин будет премьером. Но ресурс дробится, потому что формальные полномочия проводить внешнюю политику будут у президента Медведева, а неформальные качества босса останутся у Путина. По крайней мере, на первый период. Это неизбежно приведет к изменению стиля внешней политики. Путин все равно будет этим заниматься, но на саммит восьмерки поедет не он, просто потому что туда едет глава государства, а не национальный лидер. Соответственно, можно ожидать, что и западные партнеры постараются использовать эту формальную смену лица, чтобы сделать вид, что начинается новая страница отношений.

- Есть ли надежда на то, что в международные отношения когда-нибудь вернутся некая этика, моральные основы?

- В том периоде, в котором мы сейчас находимся, периоде непонятности и некоторого безвременья не может быть никаких моральных основ. Каждый пытается сориентироваться, что-то выгадать для себя. Какая-то новая, более стабильная схема, безусловно, когда-нибудь установится. Тогда и прояснится, кто друг, кто враг, кто союзник, кто не союзник. Возможно, тогда и наступит ренессанс идеологической политики, которой сейчас нет.

- А что должно произойти для того, чтобы могла начаться война с участием России?

- Большую войну с участием России представить себе трудно. Есть другая опасность. Это опасность перерастания локального конфликта за границы. Можно нарисовать мрачный сценарий, и он не совсем абсурден. Например, новый президент Соединенных Штатов решает: «Мы уходим из Ирака». Уходят они из Ирака довольно быстро, передав власть местному правительству. Местное правительство не справляется. Ирак распадается де-факто на три государства. Начинается жуткая междоусобица. Она втягивает в себя соседние страны – Иран, с одной стороны, Турцию, с другой. Иран - поскольку там шииты. Турцию - поскольку там курды. Турции допустить независимый Курдистан - просто смерти подобно. Как только втягивается Иран, тут же встает вопрос с Азербайджаном, потому что в Иране живет двадцать пять миллионов этнических азербайджанцев. И Баку волей-неволей оказывается к этому привязан. Центральная Азия оказывается в очень неприятной зоне. А Центральная Азия - это Таджикистан, Узбекистан, Киргизия и Казахстан. Они входят вместе с Россией в договор о коллективной безопасности. То есть Россия обязуется в случае возникновения серьезных угроз безопасности этим странам, оказать им военную помощь. Никто сейчас не говорит, что Россия будет это делать. Но может сложиться такая ситуация, когда придется выполнять свои обязательства, и не только потому, что это - обязательства, но и потому, что беспорядки и смена режима в исламском Узбекистане для России - не что-то отдаленное, а уже рядом. Вот такая цепочка. И таких цепочек можно выстроить много. Можно взять конфликты в Индии, переворот в Пакистане и приход к власти талибов. То есть очагов, из которых что-то может возгореться, очень много. В чем проблема мироустройства последнего времени? Если сравнить перечень конфликтных зон, скажем, в 1985 году и сегодня, то выяснится, что практически ни один из конфликтов с тех пор не разрешен. Есть кипящий Афганистан, есть северный Кипр, на котором тлеет потенциальный конфликт. Там тихо, спокойно, но очаги-то есть. И при каких-то обстоятельствах любой из них может полыхнуть.

- Недавно начальник генштаба вооруженных сил России господин Балуевский сказал, что мы нанесем предупреждающий ядерный удар, если будут угрожать не только нам, но и нашим друзьям. Что, по-вашему, он имел в виду? Какую реакцию это вызвало за границей?

- Нашими друзьями он назвал союзников, с которыми Россию связывают союзнические отношения. Генерал Балуевский - вообще большой мыслитель. То, что он сказал, ничего нового не содержит. Более того, это один из аспектов современной, очень неприятной мировой ситуации. Применение ядерного оружия в холодную войну казалось немыслимым. Все усилия мирового сообщества были направлены на то, чтобы ядерное оружие оставалось оружием сдерживания, а не оружием поля боя. За последние десять лет это понятие размылось. И, прежде всего, по инициативе Соединенных Штатов, потому что в новых условиях американские доктрины не исключают применения ядерного оружия при стечении каких-то обстоятельств. В этом смысле Россия и Балуевский - не пионеры. Это новая ситуация в мире, когда ядерное оружие уже не считается таким страшным, как это было раньше. Сейчас в мире уже четыре страны, которые незаконно обладают ядерным оружием. Это Индия, Пакистан, Израиль и Северная Корея. Если Иран завладеет ядерным оружием, то эффект домино неизбежен. Его захотят иметь и арабские страны, и Япония, и так далее. Это технология середины прошлого века. На самом деле, заиметь ядерное оружие - ни для кого не проблема. Естественно, Россия не собирается применять ядерное оружие превентивно.

- Россия всегда считала себя уникальным государством. Путин говорит, что Россия не будет вступать ни в какие священные союзы. Как вы думаете, во времена правления Медведева Россия вступит в священные союзы или нет? И какие союзы возможны в ближайшей перспективе? Может быть, какие-то неожиданные типа Китай-Бразилия? Или каждая страна будет жить сама по себе?

- Священных союзов в обозримой перспективе не будет. Священный союз возможен, когда есть общая четкая ясность интересов, идеологий. Поскольку сейчас все движется скорее в направлении размежевания, чем объединения, то союзы возможны только ситуативно. Путин никогда не говорил, что у России - особый путь. Это значительное отличие от традиционной русской консервативной идеологии, которая исходила из того, что Россия - совсем другая, что у нее особый путь, причем ведет он в другую сторону от всех. Путин многократно говорил о том, что цель у нас - демократия современного типа. Я бы сказал, что это - уже прогресс.

- А каков, на ваш взгляд, правильный путь развития внешней политики России в ближайшее время? Есть анекдот, где говорится, что сейчас оптимисты изучают английский язык, а пессимисты – китайский.

- Россия не может позволить себе плохие отношения с Китаем в силу того, что у нас - огромная общая граница, огромный экономический потенциал. При этом надо отдавать себе отчет в том, что полноценный союз с Китаем для России невозможен в силу несопоставимости потенциалов. Мы не хотим быть младшим братом Америки. И тем более, мы не захотим быть младшим братом Китая. Как сказал директор института США и Канады Сергей Рогов: «Союз между Россией и Китаем - это союз еды и желудка». Думаю, что в ближайшие десять лет реальным вопросом российской внешней политики станет поддержание политического паритета с Китаем. Экономического паритета у нас нет давно, но политический пока есть. Потому что Россия все-таки более укоренена в мировой политике, чем современный Китай. Китай уже выходит из добровольной изоляции. Одной из задач внешней политики России в обозримых десятилетиях будет выработка четкой стратегии в отношении Азии. Тихоокеанское пространство в двадцать первом веке будет доминировать в мировой политике. Так же, как евроатлантическое доминировало в двадцатом. Это означает, что отношения между державами будут складываться крайне неприятно. Все проблемы, которые мы видели в Европе в двадцатом веке, связанные с национальной неприязнью, с национализмом, с историческими конфликтами, в Азии представлены в полный рост. Все ведущие державы Азии - Китай, Индия, Япония, Корея - друг друга, мягко говоря, недолюбливают. Если среди них начнется сведение исторических счетов, мало никому не покажется. Как вести себя России в этой ситуации, чтобы пользоваться широчайшими возможностями, которые открывает экономическое развитие Дальнего Востока, и при этом не оказаться втянутой в конфликты, не стать подчиненной силой Китая, - большой вопрос. Это требует серьезного баланса между восточным и западным направлениями. Пока все наши разговоры по поводу сближения с Китаем являются инструментом давления на запад. Потому что все равно политика России предельно западноцентричная. Была, есть и, видимо, будет. Все разговоры по поводу того, что мы развернем газопроводы и не будем продавать газ туда - это разговоры в пользу бедных. Во-первых, этих газопроводов нет. Во-вторых, я посмотрю на газпром, который предложит Китаю, чтобы ему дали доступ к распределительным сетям на китайском рынке. И какие иероглифы китайцы ему напишут в ответ. Степень нашей цивилизационной несовместимости с Китаем во много раз больше, чем с Европой. Так что пока все-таки в ближайшей перспективе западное направление будет основным во внешней политике России.

- А как вы в целом оцениваете сегодняшнюю ситуацию в мире?

- Я считаю, что ситуация в мире не созидательная. Она, скорее, разрушительная. Все занимаются тем, что утверждают свои позиции, кто как может. Одни создают ядерное оружие, другие говорят, что наш газ - самый газ в мире. Третьи вторгаются в другие страны под лозунгом демократии. Четвертые начинают сооружать протекционистские барьеры, хотя недавно отстаивали свободу торговли. В такой ситуации ожидать согласованного решения глобальных проблем не приходится. В этом надо отдавать себе отчет. И не рассчитывать на невозможное. Надеюсь, этот период подойдет к концу через несколько лет.

- В последнее время часто говорят, что война в Чечне разгорелась из-за нефти. Может ли в мире вспыхнуть конфликт из-за арктических шельфов, где нашли энергетические запасы?

- Ну, во-первых, война в Чечне разгорелась не из-за нефти. Там нет столько нефти, чтобы ради этого воевать. Война в Чечне - это ужасная трагедия, которая стала результатом распада Советского Союза. Путин еще два года назад говорил о том, что распад СССР - это крупнейшая геополитическая катастрофа двадцатого века, но его слова были восприняты как желание восстановить империю. На мой взгляд, он имел в виду то, что распад Советского Союза, наследника гигантской империи, которая структурировала огромное пространство на протяжении столетий, привел в движение явления, масштаб и результаты которых мы до сих пор не в состоянии оценить. Это действительно катастрофа, которая пока еще не преодолена. Война в Чечне - это комбинация разных факторов. Нефть была тридцать пятым приоритетом, если вообще была. Что касается Арктики, то это смешно. «Единая Россия» во главе с миллиардером Груздевым и полярником Чилингаровым установила железную болванку на полюсе. Это паблик рилейшнз перед выборами - все понятно. Но почему это вызвало такую истерическую реакцию в мире? Никто из российских официальных лиц не говорил о том, что северный полюс - наш. Тем не менее в Канаде стали строить ледоколы. Дания с Гренландией снарядили экспедицию для изучения шельфа. В Америке сказали, что мы вкладываем туда большие деньги. Все так разволновались. И это является еще одним проявлением общей неуверенности. Это дух конкуренции. Никакой войны за Арктику, на мой взгляд, быть не может. В 1950-е годы такая же истерика была по поводу Антарктиды, когда Чили, Австралия, Аргентина, Франция вдруг решили, что Антарктида - это скопище богатств. Кончилось это подписанием конвенции, согласно которой решили Антарктиду в течение пятидесяти лет не трогать. Я думаю, что сейчас кончится тем же.

- Какие цели ставит перед собой Россия? Чего мы хотим?

- У Путина, я думаю, есть некая картина, чего он хочет. Он хочет видеть Россию страной самостоятельной, находящейся в числе небольшого количества стран, которые реально, путем сложных договоренностей на равных решают мировые проблемы и проблемы своего развития. Условно говоря, это большая восьмерка, которая из неформального органа превратилась в концерн держав. Для этого России надо сначала доказать свою состоятельность во всех смыслах, а потом вступать или не вступать в какие-то сделки. Возникает вопрос: что для этого надо сделать? Вот тут и начинается разнобой. Даже если люди знают, что надо сделать, то не могут этого сделать в силу обстоятельств. К примеру, мы вот сейчас с коррупцией боремся, и, знаете, она победила.

  

Ирина ЧЕРНЕЦКАЯ, г. Ломоносов. Газета "Балтийский луч", 15 февраля 2008 г.