Все мы стараемся делать добрые дела. Не стало это профессией Но не все из нас готовы посвятить себя благотворительности. Этот человек делает не просто доброе дело. Но я все равно боюсь такой меры несчастья, которую она берет на себя – онкологических умирающих и бомжей. Человек огромной души, огромной энергии. У нее состоятельный муж. Эта хрупкая женщина работает, перевязывает бомжей. Она расскажет нам о том, что она делает в жизни, как долго собирается всем этим заниматься, какое удовольствие ей это приносит. Президент благотворительного международного фонда хосписов "VALE" Елизавета Петровна ГЛИНКА.

- Елизавета Петровна, расскажите, как начиналась ваша благотворительная деятельность и чем вы занимаетесь сейчас?

- Начну с того, что я американка, живу в США. В Москве нахожусь второй год. А вообще, я родилась и выросла в этом городе. Сегодня я пытаюсь создать здесь больницы для безнадежных больных.

До этого я работала на Украине. В Киеве я построила первый онкологический хоспис в стране, в котором в настоящий момент находится 25 умирающих больных, включая две детские палаты - от новорожденных до 18 лет. Есть и выездная служба, которая охватывает 129 обреченных больных на правом и левом берегах Днепра.

- Кто вам помог «поднять» хоспис на Украине?

- У меня очень хорошо зарабатывает муж. Когда я начинала свою деятельность на Украине, меня финансировал именно он.

Кроме того, первый хоспис в Киеве я открыла благодаря журналистам. Сколько я ни металась по администрациям, сколько ни писала писем, сколько мест я ни обошла, ничего не сдвинулось, пока не пошла в англоязычную газету для иностранцев. Я попросила взять у меня интервью. Получилась заметка из 15 строк на английском языке. В ней было рассказано, что болеть раком страшно, но на Украине страшно втройне, потому что этих людей, включая детей, выписывают и отправляют умирать домой. После этой заметки я уже никуда не ходила, приходили ко мне. И из городской администрации, потому что я позорю Киев, и из государственной администрации, потому что я опозорила страну.

Появились спонсоры из США. Сначала были маленькие пожертвования, потом пришло еще одно - большое, на которое удалось открыть киевский хоспис.

Сейчас в Москве нас финансирует один анонимный спонсор из Совета Федерации. Он достаточно известная личность, но не хочет, чтобы его упоминали. Он финансирует больных, которые сейчас лишены помощи в Москве.

- У вас в Москве есть клиника?

- К сожалению, клиники нет. Я работаю практически на улице. Кроме онкологических пациентов раз в неделю я тружусь на Павелецком вокзале, куда приходят разные больные. Как правило, на 90% - это избитые милиционерами бомжи. Их бьют либо электрошокерами, либо дубинками. Мне подарили машину «скорой помощи», к ней подходят нуждающиеся. Такой портативный госпиталь, в котором мы их перевязываем, пытаемся направить по «скорой помощи». То есть один раз в неделю о своей практике онколога я забываю – это чистые травмы.

По остальным дням мы на нашей машине «скорой помощи» объезжаем онкологических больных, которые звонят в фонд и говорят о своих проблемах. Это не только малоимущие и люди без документов. К сожалению, у меня сейчас появились, больные, которые имеют и страховой полис, и деньги, но хотят лечиться в фонде, который оказывает бесплатную помощь. Они это делают не от жадности, а потому что помощь, которая предлагается им государством, некачественная…

- Лечение этих больных финансирует только ваш фонд?

- Сейчас соотношение в Киеве: 70% — дает государство, 30% — мой фонд. В Москве — 100% дает фонд. От государства помощи нет… Нет, например, места, куда класть больных. Но надеюсь, что ситуация изменится и правительство изыщет возможность помогать этим неизлечимым людям.

- Во сколько обходится один день лечения больного онкологического хосписа?

- Порядка 100 долларов в день. Это состоит из всего: из амортизации оборудования, лекарственных средств. Хоспис – это самая недорогая медицина в мире, потому что назначают больным не такие сложные препараты. Морфин – это обезболивающий препарат наркотического ряда, 1 ампула его стоит 3 копейки в буквальном смысле. Более дорогие обезболивающие, конечно, тоже применяются, например, на Украине. А в Москве они включены в список обязательных лекарственных средств, которые распространяются бесплатно.

- В хосписы раковых больных устраивают родственники, зная, что близкий человек умирает. И больной просто там живет. Почему семья отдает свого родного в такие дома? Как туда попадают люди?

- Никто их туда не отдает. Их госпитализируют. Хоспис – это медико-социальное учреждение, в котором есть три категории больных. Самая первая категория, которую кладут вне очереди, - это необезболенный больной, который должен быть обезболен в условиях стационара. То есть, когда нам не удается обезболить больного в домашних условиях, требуется введение каких-то препаратов, которые доступны только в хосписе, то мы госпитализируем таких больных в первую очередь. Они могут иметь прекрасные семьи. Тем не менее, мы будем их брать. Кроме того, не в каждой квартире можно поставить функциональную кровать. Вы когда-нибудь видели ракового больного? Он парализован, его невозможно поднять.

Вторая категория больных, которых мы кладем, это социально незащищенные. Там родственники того же социального статуса, что и больной. То есть – это нищета, люди, страдающие алкоголизмом, наркоманией и так далее.

Третья категория больных – те, чьи родственники уже устали ухаживать за ним или сами нуждаются в лечении.

Эти три категории, которые госпитализируются в хоспис.

- Откуда о вас узнают онкологические больные?

- Для меня это загадка. Они передают телефон друг другу. Больные хосписа, к сожалению, не поправляются… Семьи тех людей, которые погибли, общаются друг с другом и передают, таким образом, информацию…

— В провинции онкологических хосписов нет. Умирающие раковые больные брошены на произвол судьбы. Онкологические больницы им не могут помочь, выписывают домой. Скажите, как в других странах решается этот вопрос? Как государственная медицина должна этим заниматься?

- На первом этапе — создание надомной службы патронажей. Должна организоваться мобильная бригада, которая будет посещать таких больных на дому, создавать им условия стационара на дому.

Одномоментно надо ставить вопрос с городской администрацией по созданию маленьких хосписов. Не огромных больниц, как у нас стоят, по 160- 180 больных. Там качество обслуживания не может быть нормальным. У меня в Киеве был стационар, 7 лет я работала на 14 палатах. Остальных мы охватывали на дому, насколько могли. На машине «Скорой помощи». Мы объезжали больных одного за другим. Все это, конечно, требует времени и сил, но, тем не менее, это возможно. Это не трудно сделать, если задаться целью.

- По преимуществу с вами работают волонтеры?

- Нет, волонтер – это я. Все остальные работают за деньги. Работа тяжелая и физически, и морально. Мало кто может это выдержать. В Москве волонтеров больше, а в Киеве – два человека, которые соглашаются работать бесплатно. Но это только начало движения на Украине и в России.

- Существует ли информационный центр, куда можно обратиться за помощью?

- В Интернете есть сайт hospis.ru. Там информация по всем хосписам России, странам СНГ. Есть телефоны. Есть информация о том, как нужно ухаживать за такими больными, чего ожидать в терминальной стадии любого заболевания и так далее.

—Есть так называемые коммерческие хосписы, когда человек платит за то, чтобы провести там последние дни жизни. Это этично?

— Это очень сложный вопрос. Мое личное убеждение – за смерть платить нельзя. Если государство все-таки взяло ответственность за роды человека, то и умирать человек должен бесплатно.

С другой стороны — создание коммерческих хосписов – это неизбежность. Но оно должно быть обязательно при альтернативе создания бесплатных хосписов. То есть, те, кто хочет лежать в коммерческих, пусть лежат. Но дайте возможность лечиться тем, кто не имеет возможности платить.

Сейчас на Украине два коммерческих хосписа, из которых 8 больных за последний год были переведены к нам. Не потому, что у больных кончились деньги, а потому что у нас лучше уход. Вот такой феномен, который никто объяснить не может.

— Вы врач-онколог, работаете с раковыми больными, почему решили лечить бомжей на вокзале?

- Однажды мне «подбросили» ракового бомжа на остановке и сказали: «Он там лежит, вы его забирайте». К тому времени этого несчастного больного увезли, но другие бомжи остались… Мы помогли им. Это не моя работа, я не социальный работник… Но сейчас раз в неделю я работаю на вокзале.

- Вы говорите, что многие ваши больные из бомжей были избиты милиционерами. Вы писали жалобы на сотрудников милиции?

- Понимаете, у бомжей нет документов, и их за это бьют. Как они будут жаловаться? Я буду жаловаться? У меня сейчас есть пациент из Киргизии, который мечтает уехать домой. Но у него нет документов. По его словам, их у него отобрали милиционеры. Он был избит не один, не два, не три раза.

Все мои бомжи были избиты неоднократно. Причем, это классическая травма. Я никогда не интересовалась ортопедией и травматологией, но сейчас уже знаю, когда бьют правой рукой. Это типичная травма – опухшее или полуоторванное ухо, разбитый глаз, разбитая губа. Я уже знаю и не спрашиваю, как их били. А когда бьют электрошокерами, у них образуются ожоги довольно сильные. Еще наши милиционеры любят на Новый год стрелять петардами в бомжей, которые лежат и спят. После Нового года я работала на Павелецком вокзале и 7 часов перевязывала больных с ожогами. Ожоги шеи и лица. Их забросали петардами милиционеры. Это было на Новый год и на День милиции. Они так отпраздновали.

Поэтому кому писать жалобу, я просто не представляю.

— У вас бывает такое, чтобы все бросить и уехать к мужу в США?

— Пока у меня муж возвращается в Россию, а не я в Америку...

Конечно, я очень устаю к концу дня. Мне давно не снятся сны. Я просто падаю на кровать и в той же позе просыпаюсь. Но в этом деле я точно вижу результаты своего труда. Для меня это очень важно.

Каждый человек может что-то делать. Каждый должен найти в себе силы что-то сделать. И этот человек не должен пытаться объять необъятное. Он должен это делать в одном месте. Люди, которым не сидится, как всем остальным – за денежки, которые что-то делают от души.

Чем больше будет таких людей, тем будет лучше всей стране. Но везде должны быть свои люди, которые на своем уровне начинают это делать.

Что касается спонсоров, которые дают деньги на благотворительность, то это личное каждого – говорить о себе или нет. У нас так долго это было не принято. Так долго мы стеснялись того, что, чем больше открытости, тем лучше. Меценаты не просто скромничают, а боятся. Во-первых, потому что мы сами, общество, говорим: «Он это делает, чтобы прославиться». Так не прославляются! Это неправильно!

Во-вторых, сейчас везде можно прочитать: «Он отмывал деньги через благотворительность». Через благотворительность деньги не «отмывают»! Их дают, а обратно не получают. Благотворительность – отдал и забыл. Потому что купили лекарства, потому что поставили оборудование и так далее. Это очень важно.

  

Юлия ЧЕРЕШНЕВА, г. Магнитогорск. Журнал «М Артель» №5, май, 2008 г