На очередном заседании Клуба региональной журналистики в Москве выступил Евгений Ясин, Научный руководитель Государственного университета – Высшей школы экономики Президент Фонда «Либеральная миссия». Он остановился на сегодняшних проблемах российской экономии. Макроэкономические процессы, спроецированные Евгением Григорьевичем на повседневную российскую практику, всегда показывают неожиданный результат, удивляют простотой и глубиной выводов.

Двойственный эффект от колебаний цен на нефть

В прошлом году в России отмечались высокие темпы экономического роста примерно 7,8% ВВП. Полагаю, как это часто бывает, Роскомстат еще пересмотрит итоги и поставит 8%. В середине прошлого года я называл эту цифру, но никто не верил. Это самый большой прирост, начиная с 2000 года. В 2000 году было 10%, в 2003 году было 7,3%. Это пиковые годы.

Цены на нефть были, конечно, запредельные. В начале 2007 года они начали падать, все заволновались, мне стали задавать вопрос: а если цена на нефть опустится до 20 долл. за баррель, то когда будет дефолт? Но падение это продолжалось недолго. Оно остановилось в мае, а потом цены опять пошли вверх. Перспектива повышения больше 100 долл. за баррель существует. Банк «Голден Сакс» прогнозировал на конец 2008 года – цену 175 долл.

Следствие таково, что правительство имело возможность довольно существенно повысить расходы. Расходы федерального бюджета выросли на 25%. Оно имело возможность вкладывать намного больше денег в национальные проекты, что особенно важно перед выборами. Очень быстро росли доходы населения. Средняя заработная плата увеличилась в диапазоне 11-12%, при росте производительности труда, измеряемой объемом ВВП на одного занятого, примерно на 5,5%.

Понятно, что это создает определенную угрозу, потому что экономика может иметь только реальные источники роста доходов. В данном случае возникла ситуация, когда российские граждане далеко не в равной степени, но все-таки участвуют в разделе нефтяной ренты, то есть, наших доходов от внешней экономической деятельности. Все относятся к этому с радостью, кажется, что это очень хорошо.

С другой стороны, это создает долгосрочную угрозу. Это опережение доходов по сравнению с ростом производительности труда свидетельствует о том, что модернизация экономики идет очень медленно, что диверсификация движется медленно, и мы находимся во все большей зависимости от нынешней структуры нашего экспорта. И если – не дай Бог – что-то случится, то стабилизационного фонда хватит примерно на 7-8 месяцев. Валютных резервов – еще на год-полтора.

Я напомню, что период падения нефтяных цен длился с 1986 до 1998 года – целых 12 лет. И если такое еще раз случится, то страна, конечно, попадет в ступор.

Отрицательные процентные ставки

Еще более серьезная проблема из тех, которые будут беспокоить нас в этом году, - инфляция. В 2006 году у нас инфляция впервые опустилась ниже уровня однозначной цифры – 9%. Мы радовались по этому поводу. Запланировано было – целевой показатель на 2007 год – 8%, на 2008 год – 6-7%. Но не вышло. Инфляция подскочила до 12%. Напомню, что 12% - это уровень 2003 года. Мы, в смысле инфляции, были сильно отброшены назад.

Кроме того, где-то с середины 2006 года банковские ставки и доходность ценных бумаг на российском рынке впервые оказались выше инфляции. Поэтому появился смысл российским гражданам инвестировать, можно было получать какой-то реальный доход. До этого ставка была ниже уровня инфляции, то есть она была отрицательной. Мы теряли деньги. Если гражданин, скажем, клал деньги в Сбербанк или в Пенсионный фонд, во Внешэкономбанк, всюду ставки были ниже инфляции. А с середины 2006 года и до осени 2007 года ситуация поменялась. Мы уже били в литавры от радости, потому что появилась положительная процентная ставка, а, значит, должны расти сбережения, накопления, можно больше инвестировать из внутренних источников, можно больше кредитовать население, в том числе по ипотеке и так далее. Но вдруг опять – инфляция 12%. Значит, все процентные ставки отрицательные.

Опять возник вопрос: куда народу вкладывать деньги? Некуда. Ситуация такая же, как была 2,5 года назад. Куда ни вложишь, потеряешь. Если вкладывать, предположим, в ценные бумаги, нужно обратиться в инвестиционный банк, просить его сформировать сбалансированный доходный портфель, то при 12% инфляции чистый доход составит максимум 1%. Просто жаль тратить время на то, чтобы с этими компаниями связываться. Надеюсь, что это временно.

Россия оказалась очень привлекательным рынком для иностранных денег, для иностранных инвестиций. Причем, прямые инвестиции составили примерно 40-45 млрд. долл., а дополнительно, до 80 млрд. долл., это были так называемые финансовые инвестиции, то есть «горячие деньги». Это то же самое, что было накануне кризиса 1998 года, когда за один год к нам пришло 30 млрд. долл. «горячих денег», финансовых инвестиций. Тогда покупали российские государственные бумаги, а сейчас покупают что попало: и государственные бумаги, и акции «голубых фишек», и так далее. В общем, много денег.

А раз это деньги, то для того, чтобы их использовать в России, их нужно менять на рубли. Центральный банк проводил очень быструю эмиссию. Денежное предложение выросло в целом за год примерно на 60%. Это очень высокая цифра, тоже своеобразный рекорд. Максимальный рост был в 62% в 2000 году. Это второй фактор.

Кризис продовольствия

Третий фактор – это мировой кризис продовольствия, повышение цен на хлеб, на другие виды продовольствия: растительное масло, молоко – на мировых рынках. Что немедленно, в силу открытости российской экономики, привело к увеличению экспорта и сокращению внутренних ресурсов. Соответственно, на внутреннем рынке начался рост цен.

Как так получается? Если это внешние рынки, то никто не виноват, ничего нельзя сделать. Но все-таки, делают, пытаются.

Первое. Увеличили экспортные пошлины на хлеб, на зерно. Экспорт существенно сократился. Затем изменили импортные пошлины на молочные продукты и растительное масло. Возрос импорт, появились внутренние ресурсы. Выяснилось, что так происходит не только в России, но и в других странах. Например, в Индонезии бунты, связанные с нехваткой сои. Соя – это национальный продукт питания в Индонезии, как маис в Мексике. В Пакистане тоже были продовольственные беспорядки, потому что сократился привычный импорт пшеницы из Египта. А Египет принял те же самые меры, что и Россия: повысил экспортные пошлины на пшеницу, и импорт во многие страны из Египта сократился.

Если сопоставить все эти факторы в разных частях мира, то можно придти к выводу, что есть еще одно глобальное явление – начало продовольственного кризиса. Точнее, этот кризис обозначает определенный поворот в мировой экономике, к которому ей придется приспособиться. До последнего времени главные центры потребления продуктов питания были в развитых странах. Правда, они сами себя, в основном, кормили, но важно было то, что там богатые рынки, на которые можно продавать продукцию. дня вырастают новые рынки. В позапрошлом году Китай впервые стал импортировать продовольствие. Раньше подобные случаи никогда не случались. Это очень интересный момент. В Китае всегда реальные потребности в зерне – пшенице или рисе – регулировались численностью населения. Если не хватало хлеба, то население частично вымирало. Для России это тоже было характерно – вспомните 1921 год, 1933 год, 1946 год после войны. В девятнадцатом веке это был голод 1896 года… То есть, для России это дело обычное. Для всех аграрных стран в тот период такие последствия характерны, потому что центров, которые с большим избытком производили сельскохозяйственные продукты, было мало. Во-вторых, никто продукты на стороне не покупал, это было не принято. Таковы принципы национальной аграрной экономики.

В ХХ веке все поменялось. Выросли крупные поставщики сельхозпродуктов на мировой рынок. Самый главный из них – Соединенные Штаты Америки. 3 млн. американских фермеров способны прокормить примерно три населения Соединенных Штатов. Вот какие масштабы. Когда там случался кризис, то первые получали субсидии за сокращение посевных площадей и сокращение продажи своих продуктов. Очень высокая производительность. Другие крупные поставщики – Канада, Австралия, Аргентина.

Китай и Индия никогда не покупали продовольствие. Но теперь они стали это делать, потому что теперь они производят большие объемы промышленной продукции, ее экспортируют. Индия предлагает всему миру в больших объемах услуги, в том числе по производству программных продуктов, обслуживанию компьютерных сетей и так далее. Люди в каждой из этих стран, больше миллиарда человек, имеют желание больше кушать. А это означает, что в мире начинает не хватать продовольствия.

Ситуация исключительно благоприятна для России, потому что, по мнению специалистов, Россия, Украина и Казахстан – единственные места в мире, где без крупных инвестиций можно существенно увеличить производство сельскохозяйственных продуктов. И увеличивать экспорт.

С этой более глобальной точки зрения, вернемся к частному случаю, который был в 2007 году. На внутреннем рынке стало не хватать зерна, принялись расти цены на хлеб и хлебопродукты, потому что российские производители продали 12 млн. тонн пшеницы. Были контракты еще на довольно значительные суммы. Что в этих условиях означает рост экспорта зерна? Если появляются незанятые рынки, их надо занимать, потому что завтра это станет постоянной статьей дохода. Я бы тридцать раз подумал: нужно ли нам было ограничивать экспорт зерна. Но теперь уже поздно говорить – поезд ушел.

Но проблема мирового продовольственного кризиса и роль в нем России очень интересно пересекаются. Мы действительно можем диверсифицировать экономику и вывозить не только нефть, газ, лес, но и зерно в большом количестве. Его нерентабельно выращивать в отдельных районах, но у нас достаточно большие площади, и мы можем пол Китая накормить без проблем. Для этого нужно сделать сельское хозяйство капиталистическим, чтобы была современная техника, соответствующие удобрения, хорошая производительность труда и так далее. Это возобновляемый резерв.

Строим инновационную экономику

Все ли в порядке в России? Мы, начиная с 2003-2004 года, если говорить о правительстве, о руководстве страны, создавали проблемы, которые придется решать другим правительствам. Прежде всего, это касается остановки реформ и отказа от создания современной институциональной системы. То есть, изменение наших правил игры в важных направлениях жизни общества. Затем это выражается в централизации власти и централизации финансовых ресурсов, в расходовании этих ресурсов на повышение роли государства в экономике. Но роль государства в экономике на фазе, в которой мы находимся, в принципе, должна расти. Тут ничего негативного нет, потому что фаза модернизации означает, в том числе структурные изменения. Эти структурные изменения очень часто не выгодны для частного бизнеса, поэтому возможно участие государства.

Но возникает альтернатива: либо государство создает правила игры и обеспечивает их выполнение, создает законодательную базу и обеспечивает неуклонное исполнение законов (это первая обязанность государства), либо оно начинает играть роль предпринимателя, вытесняя частный бизнес.

Главный вызов, с которым сталкивается страна, это вызов перехода к современной инновационной экономике. Есть две группы стран, которые находятся перед разными проблемами, перед разными вызовами. Это страны поздней индустриализации - Китай и Индия. Они быстро растут, потому что у них огромное население. Это население можно привлекать и за низкую цену заставлять работать на заводах, которые будут производить продукцию, вывозимую потом в Европу, Америку, другие страны, по низким ценам. Это японская модель, модель догоняющего развития популярна в мире.

В этих странах проблемы начнутся лет через 20, а в России они уже начались. Выражаются они в том, что наши предприятия не могут найти квалифицированных людей. Прекратился рост трудовых ресурсов. Индустриализация страны давно закончена. Мы должны, видимо, равняться на другой вариант. А другой вариант – это развитые страны Запада, где уже создан инновационный тип экономики. Там сидеть и придумывать что-то новое, опираясь на очень обширные знания, это главный способ увеличить производство, нарастить производительность и так далее. Инновационная экономика, креативная экономика, диверсификация – все это названия одного и того же. Но это предполагает преодоление культурного барьера, изменение людей, изменение менталитета. Это дело тяжелое.

Нам надо вкладывать средства в образование, в науку, посылать людей за границу для того, чтобы их учить на врачей, на инженеров. У нас есть хорошие инженеры, и это свидетельствует о том, что, если захотим, мы можем все. Но если у нас есть энное количество классных инженеров в оборонных отраслях, в атомной или ракетной промышленности, это не означает, что они есть везде.

Я был на заводе в Набережных Челнах. Там инженеры работают на конвейере. Они знающие люди, и это им помогает. Но все равно они не такого качества инженеры, чтобы завтра быть свободными художниками, которые должны работать в инновационной экономике.

Любая модернизация понималась в России так: надо взять побольше денег, выяснить приоритеты. Например, надо развивать науку, надо развивать образование. Кинем денег на образование – закупим компьютеры, что-то еще, построим здания и так далее, и будем ждать, что из этого выйдет.

Я видел университет в Белгороде. Это замечательный университет. Мы, например, в Высшей школе экономики очень хотели бы иметь такое здание. Но там некому преподавать. И студенты, соответственно, не очень сильные, к ним невысокие требования. Значит, недостаточно тратить деньги, чтобы подвинуть вперед образование?

Дальше встает вопрос: что нужно, чтобы человек, оснащенный этим высококлассным оборудованием, стал творцом? Я приведу пример. Кто придумал персональный компьютер? Этого человека звали Дан Возняк. Он работал в Силиконовой Долине, в небольшой компании, которая насчитывала 6-7 человек. Она называлась «Макинтош» и не была тем блистательным «Макинтошем», которым потом стала. Дан в сарае собрал первый персональный компьютер. Так почему в Америке появился Дан Возняк, который придумал персональный компьютер? Почему там нашелся человек, который придумал мобильный телефон? Почему там появились люди, которые придумали Интернет? Потому что это свободные люди.

  

Марина ЧЕПИКОВА, Уфа. Газета «Новая экономическая газета» февраль 2008