Знакомить нашего читателя с Познером, известным телеведущим, чья программа «Времена» на первом канале в течение уже восьми! лет имеет неизменно высокий рейтинг, смысла нет, этого человека знают все. Нештатный корреспондент «Крестьянина» Сергей Беликов побывал в Москве на семинаре клуба региональной журналистики «Из первых уст», на котором присутствовал Владимир Владимирович, и, вместе с другими журналистами, задал ему несколько вопросов. Получившийся в результате диалог мы сегодня публикуем.

- Владимир Владимирович, недавно на ТВ с успехом прошел цикл передач «Одноэтажная Америка», который вы подготовили совместно с молодым телеведущим Иваном Ургантом. Наверное, вам легко было его делать, ведь вы в начале 90-х годов уехали в США и жили там довольно долго?

- Шесть лет. На самом деле я жил в Штатах дольше. В этой стране прошли мои детство и юность. Я вырос в Нью-Йорке, а в 1952 году в возрасте 18 лет приехал с родителями в Советский Союз на постоянное место жительства. По-русски практически не говорил…

- Как же вы смогли поступить в МГУ, в российский вуз, без знания языка?

- А я и не поступил сразу. Нет, экзамены-то сдал, это же биофак, а не филологический факультет, баллы нужные набрал, но меня не приняли из-за фамилии, да и биография была подозрительная, сын эмигрантов, родился во Франции, жил в США, куда это годится… Меня одна добрая женщина отозвала в сторону и шепнула: «Вы все сдали, но вас не приняли потому-то и потому-то». Я пришел к своему беспартийному, но всю жизнь при этом обожествлявшему коммунизм, отцу, убежденному, что именно в Советском Союзе - справедливость, и здесь надо жить и работать, и сказал: «Ты куда меня привез? В Америке мне бил морду за то, что я защищал негров, а здесь не принимают в университет из-за фамилии. Папа был отчаянный человек, он бросился в ЦК или куда там еще, стучал кулаками и кричал. Хорошо, что к тому времени умер Сталин, а то бы он точно докричался… В общем, я стал студентом биофака МГУ…

- А в армию вас не пробовали призвать? Все-таки 18 лет исполнилось…

- Да, как раз в тот промежуток, когда папа ходил во власть за справедливостью, мне пришла повестка из военкомата. Там был майор с характерной фамилией – Рысь. Он сказал: «Владимир Владимирович (по имени-отчеству ко мне, юнцу, обратился), а вот у вас в анкете написано, что вы в совершенстве владеете английским, немецким и французским языками, это правда?» Я: «Правда, только по-русски плохо говорю». Он: «Давайте мы вас возьмем в разведшколу!» У меня челюсть отвисла: «Какую разведшколу? Меня в университет не берут!» Рысь ответил гениально. Он сказал: «Неважно. Это же совсем разные учреждения. Там не берут, а мы возьмем с удовольствием». Ну, я в ответ: «Нет». Он даже обиделся: «Вы что, не патриот?» Я спрашиваю: «Вот я поступаю на биофак, разве нельзя быть биологом-патриотом? Обязательно надо быть разведчиком-патриотом?» Рысь: «Ах, вот вы как заговорили, Владимир Владимирович! Идите к военкому!» Военком, огромный такой полковник, уже не называл меня по имени-отчеству и тыкал: «Ты, значит, в разведку не хочешь? Ну, тогда пойдешь на флот!» А на флоте служили 5 лет. Я сказал: «Воля ваша!» Но все-таки меня успели принять в университет, так что в армию я не попал…»

- А почему из США в Россию вернулись? Все-таки богатая страна равных возможностей, там свобода слова…

- Про свободу слова по-американски я вам сейчас расскажу. Мы вместе с моим другом Дональдом Хилом делали на американском телевидении свою передачу, которая так и называлась «Познер и Дональд Хил». Не очень оригинально, конечно, но рейтинг был приличный. Но когда был назначен новый президент компании Роджер Эйлс, крайне правых взглядов, он вызвал нас и сказал, что продлит контракт, если будет иметь право контролировать содержание наших программ. И еще мы с Хилом должны были ему докладывать, кого хотим пригласить на передачу в качестве гостей, а он - давать или не давать добро. Я возмутился: «Это же цензура!» А Эйлс ответил: «Мне плевать, как это называется! Но будет так, как я сказал! Или не будет контракта!» Я, может быть, и смолчал бы, а потом попробовал бороться, но Хил – он же из другой формации – и он Эйлса послал. Программу, естественно, закрыли. Я остался без работы, и в Америке мне стало как-то кисло. Вернулся в Россию.

- Здесь что, цензуры меньше на телевидении?

- Речь сейчас не об этом. Давайте я доведу мысль до конца. Герой одной известной книги сказал: «Не делайте из еды культа!» А я, перефразируя его слова, говорю: «Не делайте из Америки культа!» В США моих друзей уволили с телевидения за критику войны в Ираке. Вот и вся свобода слова…

- А правда, что вы уехали из США потому, что поссорились с Горбачовым?

- Я с ним не ссорился. Ни в коем случае. Просто в начале 90-х Михаилу Сергеевичу надоело возиться с либералами, с Сахаровыми, которые возражают, спорят, не слушаются, делают, что хотят, и он перешел в другой лагерь, к людям, которые собственно его и погубили. И когда меня в одном интервью спросили, за кого бы я стал голосовать, если бы завтра были президентские выборы: за Ельцина или за Горбачова, я сказал: «Вы знаете, я предан Михаилу Сергеевичу, но не понимаю и не принимаю того, что он делает сейчас. Скорее всего, все-таки за Ельцина». После публикации был жуткий скандал, меня вызвал к себе тогдашний председатель Гостелерадио и сказал, что мне нет места на телевидении. Я ответил, что, наверное, он прав. И ушел. А потом уехал из России.

- Исходя из количества стран, где вы жили, и из количества языков, которые знаете, вы можете назвать себя гражданином мира?

- Наверное, могу. Но при этом я русский до мозга костей. Здесь есть кладбище, где похоронены мои папа с мамой, значит, с этой землей я сросся корнями. Знаете, меня часто спрашивают, похожи ли мы на американцев? Ну, есть такая легенда, будто похожи. А мы ведь совершенно разные. Когда встречаются два американца, и один другому говорит: «Хау а ю?», то есть «как дела», то следует ответ: «Файн», отлично. У него вчера дом сгорел, мама умерла – все равно «файн». Потому что надо хорошо выглядеть, потому что в США не любят проигравших. У нас на вопрос «Как дела?», отвечают в лучшем случае - «нормально», но чтобы «хорошо» или «отлично» - нет. Почему? Во-первых, не хотят дразнить этого, который с рогами и копытами, в, во-вторых, человек подумает: «Ему очень хорошо? А мне не очень! Надо сделать так, чтобы и ему было плохо». Это первое отличие, кардинальное. А второе – как только нам предлагают: «А давайте сделаем так!», первый ответ: «Нет. Нельзя. Не получится». Идет поиск аргументов, почему нельзя. А вот американец сразу начинает думать, как сделать. Это – результат определенного исторического развития.

- Владимир Владимирович, вам приходилось много общаться с разными президентами. Несколько лет назад вы имели беседу тет-а-тет с Путиным. О чем с ним говорили, если не секрет?

- Не секрет. Но сначала я хочу сказать, что очень оценил тот факт, что глава государства нашел время со мной поговорить, и беседа наша длилась не 5 минут, а почти 2 часа. Я пришел к Путину со своими сомнениями, относительно того, что происходит на телевидении, со своим убеждением, что нужно создать общественное телевидение, которое не является коммерческим, таким образом, не нуждается в рекламе, и которое не зависит от властей. Подобное телевидение существует за границей, например, в Канаде, целиком и полностью финансируется из бюджета, но при этом – по закону – правительство, власть не имеют права вмешиваться в вещательную политику. Путин поглядел на меня с некоторым чувством, я бы сказал, превосходства и удивления: «Ну, как это? Они платят, и они не вмешиваются?» Я в ответ: «Да». Президент сказал: «Владимир Владимирович, вы хороший человек, но очень наивный». Я: «Владимир Владимирович, насчет хорошего – не знаю, многие меня как раз хорошим не считают. Но я не наивный точно». В общем, не сошлись во мнениях… Но я считаю, что журналист должен вести диалог с властью. Будут тебя слушать и понимать – это другой вопрос, но говорить надо. Главное, не расшаркиваться, не лебезить, вести себя достойно. Друг моего отца, которого угораздило вернуться в Россию не в 1952 году, а в 1936-м, 17 лет отбухавший в сталинских лагерях, как-то сказал мне: «Генрих (он называл меня Генрихом), не дай вам Бог когда-нибудь утром, когда вы бреетесь или чистите зубы, увидеть свое отражение в зеркале и захотеть плюнуть в него». С властью надо разговаривать, исходя из этого принципа. Всего лишь.

- Владимир Владимирович, и последний вопрос. Выражение: «Если по телевизору каждый день в одно и то же время показывать лошадиный зад, то скоро он станет звездой» приписывают вам. Это так, или все-таки знаменитая фраза родилась в народе?

- Скажем так, народ ее несколько усовершенствовал. У меня есть школа телевизионной журналистики, около 400 учеников, некоторые из них не талантливы, даже откровенно бездарны. Я убеждал их в том, что надо бросать профессию, а они мне в ответ: мол, что вы такое говорите, нас на улице узнают, у нас просят автографы. Ну, я однажды и отбрил, мол, если лошадиный зад демонстрировать на город, область или на всю страну, его тоже будут узнавать. Пройдет лошадь – люди станут показывать пальцами, смотрите, смотрите, это он, тот самый, из телевизора. Не надо заблуждаться, если завтра мы уйдем с экрана – послезавтра о нас забудут. Мы же ничего не создаем: книг не пишем, картин не рисуем, музыки не сочиняем. Мы в этом смысле – никто. Мы – сиюминутны. Поэтому не стоит думать, что если нам улыбаются, если у нас берут автографы, значит, мы – великие…

Познер о телевидении

«Мой учитель Ховард Смит говорил мне, что самый большой грех на телевидении – это быть скучным. Но я тогда, будучи «юношей бледным со взором горящим», думал, что самый большой грех – это быть не точным, не своевременным, не знать информации до конца. Теперь, когда я уже не молодой человек, я понимаю, что он был прав. Можно быть и точным, и своевременным, и объективным, но если скучно – никто смотреть не станет…»

  

Сергей БЕЛИКОВ, г. Красный Сулин. Еженедельная газета «Крестьянин», 31 (844) 30 июля 2008 года