Россия миновала развилку, когда была возможна модернизация, - считает президент Института национального проекта «Общественный договор», экономист, зав. кафедрой прикладной институциональной экономики Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, президент Ассоциации независимых аналитических центров экономического анализа (АНЦЭА), профессор Александр Аузан.

Почему, несмотря на начавшуюся в 2008 году политическую «оттепель», Россия в очередной раз «проскочила нужный поворот» к модернизации? Почему застряла в колее и ездит по кругу? О причинах, мешающих нашей стране сделать прорыв, шла речь на встрече в Клубе «Из первых уст» (г. Москва), на которой побывал наш корреспондент.

Если в машине установлен GPS-навигатор, он предупреждает водителя о намеченных поворотах на выбранном маршруте, например, говорит: «1,5 километра до поворота или через 200 метров поворот направо». А если вы случайно прозевали этот поворот, то устройство бесстрастно сообщает: «Пересчет маршрута. Через 12 км 700 метров поворот налево». Так вот весь 2008-й год постоянная смена ситуаций заставляла нас заниматься пересчетом маршрута. Александр Аузан считает, что мы пропустили очередной поворот на модернизацию, хотя реальная возможность существовала.

«Стационарный бандит»

Развилка истории мелькнула еще в 2003-м году, когда был завершен первый раздел активов России, возникло первое поколение олигархии. Начался процесс выхода из анархии, появились предпосылки создания социального контракта. Когда жить в условиях анархии становится невозможно, возникает государство, которое экономисты называют «стационарный бандит». Если бандит-гастролер вас грабит один раз и больше в вашу квартиру возвращаться не собирается, то ему нет дела до того, как вы будете жить дальше. А вот если он намерен грабить вас каждый год, то не станет выносить все подчистую, а оставит кое-что для развития, восстановления и дальнейшего воспроизводства, чтобы потом вновь вернуться за урожаем. Практически все государства мира, за очень редким исключением, возникали не путем контракта между людьми, а через «стационарного бандита».

И у нас в начале века новое государство организовывалось по принципу «стационарного бандита». Основные активы были поделены между разными группами. Оставшиеся, в основном, труднодоступные ресурсы решили не трогать. Позже возник вопрос, что делать дальше: либо начинать новый передел, либо пытаться создать другие правила, чтобы наладить систему эксплуатации уже захваченных активов. После атаки на ЮКОС, выборов в парламент этот вопрос решился не в пользу новой системы правил. Почему? Принятие новой системы правил происходит при условии отсутствия новых «голодных» групп, претендующих на крупные активы. Но они появились — и игра перешла на новый цикл, и следующий передел завершился в 2006-2007 гг. После чего опять забрезжил свет надежды на изменение правил, администрация приступила к формированию повестки, направленной на закрепление существующих прав собственности. Но в 2008 году цикл опять сорвался. Новые голодные группы? Мы их не наблюдаем. По мнению Аузана, произошло нечто иное.

Спрос на ценности изменился

Летом 2008 года игра была вынесена на новые пространства. Финансовый кризис уже развивался. На мировом рынке шло размывание не только экономических, но и политических институтов: Белград, Ирак, Косово… Что может хорошо работать в условиях беспредела? Российский бюрократический капитал. Он вырос. И доминирующим группам выгоднее было отказаться от идеи спроса на правовые основы экономики в пользу лояльности власти.

А почему дискредитация институтов так хорошо была воспринята снизу, в обществе? Социология показывает, что произошла мощнейшая патриотическая консолидация. В 2003-м году центральная ценность 90-х гг. — ценность свободы — была фактически заменена ценностью стабильности. Следствием этого стало формирование полноценного авторитарного режима. Стабильность начала уходить. Сначала проявилась проблема с управлением инфляцией. А с февраля-марта 2008-го года в России впервые за 8 лет стала падать норма сбережения. До этого люди охотно сберегали, предполагая стабильность, а тут резко снизили долю сбережений. Значит, осознали уход стабильности еще до основных ударов мирового кризиса.

Появился спрос на другие ценности. Социология довольно четко показывает, что вторая по значению ценность, которая поднималась в массовом сознании – это справедливость. Именно эта ценность должна была определять следующий политический цикл. Спрос на справедливость довольно близок к спросу на право, который предъявлял бизнес и доминирующие группы (равенство перед законом и т. д.). Тем не менее, не справедливость стала победителем этого выбора. Им неожиданно стала идея великой державы.

Царь и Держава — выбор русского человека

Такого масштаба патриотической консолидации, как в августе 2008 г., за все время социологических наблюдений в России не наблюдалось. Что этот выбор значит? Ведь он создает существенные изменения ситуации и влияет на то, что называется социальным контрактом. Почему произошло принятие такой ценности? Что это означает для перспектив модернизации?

Вспоминается знаменита фраза Николая Бердяева: «Между февралем и октябрем 17-го года перед изумленным русским взглядом прошли все возможные партии и идеи. Что же выбрал русский человек? То, что имел до этого. Царя и державу». Похоже на прямую аналогию. В 2003-м выбираем царя, в 2008-м – державу. Принятие великой державы в качестве первой ценности имеет несколько довольно неожиданных последствий. Во-первых, закрепление отчуждения людей от государства, во-вторых, необходимость компенсации этого отчуждения во внешней экспансии влияния, в-третьих, создание пределов модернизации.

Государство должно быть инструментом, а не ценностью

Государство как ценность – это консервант, типичная традиционная ценность, она была оправданна в период ига, когда писалось «Слово о погибели Русской земли». На самом деле избрание государства в качестве ценности, а не в качестве инструмента, неестественно. Если государство – инструмент, то можно приспосабливать его к тому, что требует человеческая эволюция. А если оно ценность, его нельзя менять.

В этой связи полезно посмотреть, какие ожидания есть у людей в отношении поведения государства. Например, отношение к заключенным или беглым каторжникам. В США люди, узнав о побеге, брали винчестеры и шли искать беглеца. В России к ним всегда было сочувственное отношение. Например, в Сибири, еще в 19-м веке, для беглых оставляли молоко и хлеб на подоконниках, понимая, что человек, скорее всего, не виноват. Отношение к доносу. Донос, который в Европе является способом отстаивания своих гражданских прав, в России морально запрещен. В ходе большого террора количество арестов по доносу никогда не превышало 6%, при том, что Сталин требовал от органов НКВД поднять уровень народной поддержки. Не сумели. Это не правовой нигилизм. Это саботаж тех норм, которые предлагает власть.

Чего люди заведомо ожидают от государства? Во-первых, экспроприации. Экономист Норт доказал, что при наличии вертикального контракта правитель никогда не заинтересован в достижении подданными максимального благосостояния, потому что это увеличивает их переговорную силу, протестный потенциал, поэтому периодически должны проводиться конфискационные реформы. Это закономерность. В 2006-2007-м гг. бизнесмены неустанно спрашивали экономистов: «Ну не может же быть хорошо так долго. Ведь должны же прийти и отнять?!»

Во-вторых, люди «разрешают» государству казнокрадство. Анекдот из эпохи экономического подъема 80-х гг. 19-го века: приходят к высокому чиновнику и говорят: «Мы дадим Вам три тысячи, и об этом не будет знать ни одна живая душа». А тот отвечает: «Дайте пять тысяч, и рассказывайте, кому хотите». Нынешняя ситуация ничем не отличается, ведь почти на всех есть чемоданы компромата. И никого это не коробит. От власти никто и не ждет кристальной честности, все понимают, что она будет воровать. Требуется только, чтобы она не убивала. Помните у Бродского: "Но ворюги мне милей, чем кровопийцы"? Фактически возникает негативный контракт. Власть понимает, что люди не будут платить все налоги, а люди готовы мириться с ее казнокрадством.

Отсутствие человеческого достоинства внутри страны компенсируется статусом принадлежности к великой державе. Алла Гербер как-то процитировала таксиста, который сказал про советское время: «Сам-то я был дерьмо полное, зато страна какая великая была!».

Модернизация в России – это «выход на дембель»

Давайте вернемся к перспективам модернизации. Возможна мобилизационная модернизация, которую мы уже не раз проходили. Наиболее крупные примеры такой модернизации - Петр I и Сталин. Они имеют очень похожие траектории: сначала рывок мобилизационными средствами, потом подрыв человеческого потенциала, следом - демобилизация. Самый счастливый момент в этой траектории – "выход на дембель", когда начальник лагеря объявляет: «Всем спасибо, все свободны!». При выходе на дембель достигаются самые приятные результаты, такие как выход в космос во времена Хрущева. Затем следует релаксация, застой и сползание в яму. Эта траектория и есть та самая колея, по которой наша страна ездит не первое десятилетие и не может из нее выбраться.

В ходе мобилизации происходит формирование модернизационных ценностей. Норт доказал, что идеология является институтом кратко- или среднесрочного использования. То есть пока работает определенный набор ценностей, на этом поле могут нарушаться известные экономические законы. Можно плыть против течения.

Модели модернизаций

Петровская и сталинская модернизации довольно сильно отличаются.

Как поступил Петр I? Когда он увидел Голландию, он понял, как недостает России голландских привычек. Он решил задачку древним путем — просто поженил Россию на Европе, приведя шотландцев, англичан, сам женившись на Марте Скавронской, названной императрицей Екатериной Первой. Были введены некоторые ценности – европейской цивилизованности, образования, трудолюбия. Но брак оказался неудачным.

У нас до сих пор сохраняются одновременно и ментальная сочетаемость с Европой, и ценностный конфликт. От этого брака Петра с Европой родился «ребенок» - великая русская европейская культура. У нее есть носитель - интеллигенция. Наша культура является и предметом национальной гордости, и предметом признания. Но нельзя сказать, что она является ценностью, которая управляет поведением в России. Культура в себе содержит ценности. И чем люди ближе к культуре, тем в большей мере они являются носителями этих ценностей. А они не очень сочетаются с ценностями массовых групп. Возникает раскол духовного поля.

А что с советской модернизацией? Здесь был заключен брак с Европой при отсутствии невесты. Взяли европейскую идеологию, альтернативную систему социалистических ценностей (социальной справедливости, всеобщего образования, интернациональной солидарности), - и заключили брак, ужасно жалея об отсутствии европейского пролетариата, с которым и хотелось его заключить. Что же дальше с этими ценностями? Они работали, но доминирующей являлась ценность государства – Советской власти. Достижением стала всеобщая грамотность населения и повышение уровня образования, которое дало продукт, названный А.И. Солженицыным «образованщиной».

Проблема, однако, не только в качестве этого продукта. Опять происходит раскол духовного поля. Только теперь уже по-другому. Во-первых, образованное сословие ограниченно в своем поведении, потому что лояльность государству важнее. Отсюда - эмиграция. Трагичней другое. Когда приходит очередная демобилизация, выясняется, что это сословие плохо себя чувствует в условиях освобождения.

Есть анекдот начала 80-х гг. Приходит человек устраиваться работать на гобеленовую фабрику имени Клары Цеткин. Его спрашивают: «Что вы умеете?». Он говорит, что все умеет. «Прекрасно. Пишите заявление». Тот отвечает, что не умеет писать. Ему говорят: «Как нехорошо. В стране всеобщая грамотность! Идите, подучитесь и мы вас возьмем». Три года спустя. В Лозанне приезжает в ювелирный магазин человек с дамой, выбирает ей драгоценности, достает наличные, начинает расплачиваться. Менеджер ему говорит: «Ну что вы! Выпишите чек!» Тот отвечает: «Если бы я умел писать, я бы уже три года работал на гобеленовой фабрике им. Клары Цеткин». Этот анекдот - предвидение того, что произойдет в 90-е гг. и кто окажется во главе процесса. Один крупный ученый в начале 90-х сказал: такое впечатление, что была дана команда «кругом» и двоечники оказались первыми, а отличники последними…

Кризис мобилизационно-модернизационной идеологии заложен в способе ее формирования. По-другому невозможно, когда нет внутреннего субъекта формирования ценностей - общества в форме нации.

Что из всего этого следует? Сработал закон колеи. Это беда, но не катастрофа. Но может повториться еще раз та же траектория прерванной модернизации. Великая держава опять окажется второразрядной страной с трагическим прошлым и великой культурой. Этот путь может быть пройден опять.

Если вернуться к образу GPS-навигатора, то ведь кроме пересчета маршрута навигатор иногда говорит: «Эта цель из вашей точки недостижима». А еще иногда навигатор говорит: «Точка, в которой вы находитесь, не существует». Будем надеяться, что эта точка будет существовать, и добраться до цели из нее можно. Но путь будет долгим.

  

Регина КРАШЕНИННИКОВА, г. Магнитогорск. Журнал "М'Артель" январь, 2009 г