Мы постоянно оперируем понятием «средний класс». Но для российской действительности это понятие, как и само явление, за ним стоящее, пока довольно абстрактно. Если в развитых европейских странах средний класс сложился и занимает доминирующее положение в обществе, то в России он только начинает формироваться, обретать свои более или менее четкие признаки. Основная же масса российского населения пока не поддается классификации.

На очередном заседании Клуба региональной журналистики с докладом «Социальная сфера на этапе от экономического роста к финансовому кризису» выступила Татьяна Малеева, директор Независимого института социальной политики.

В своем докладе Татьяна Малеева попыталась охарактеризовать социальное состояние современного общества, его развитие в «межкризисный» период и дальнейшие перспективы:

«Надо понимать, что система социальной защиты направлена только на тех, кто в ней нуждается. Пенсионная система тоже направлена только на тех, кто в ней участвует и т.д. Поэтому, прежде чем рассуждать об эффективности или неэффективности социальной политики, о будущих векторах ее развития, надо представлять себе, из кого состоит общество, в чем оно нуждается, какие механизмы решения тех или иных проблем оно может выработать. А также, в чем должна проявить себя государственная социальная политика, а в чём – корпоративная социальная политика, и что нужно отдать самим людям.

Мы ведь очень мало знаем о социальной структуре современного общества. Например, выделили группу бедность, и на протяжении 15 лет боролись с бедностью. Конечно, определенные успехи достигнуты, но не благодаря эффективному использованию механизмов борьбы с бедностью, а лишь благодаря экономическому росту. А вот с точки зрения социальных институтов ничего особого достичь не удалось.

Только тогда, когда отошли от проблемы бедности как таковой, возникло понимание, что лучший способ борьбы с бедностью – это развитие среднего класса общества.

Стало ясно, что развитие среднего класса есть долгосрочный социальный ориентир в российском обществе. Но что такое средний класс? По каким законам он развивается? Есть ли у нас основания ожидать, что средний класс России может стать преобладающей частью российского общества?

Идеальный образ среднего класса

Итак, что же такое средний класс? Существуют три совершенно разных подхода к этому вопросу. Первый - так называемый монетарный, т.е. определяющий прослойку среднего класса как людей с определенным достатком. При этом стоит понимать, что материально-имущественное положение может описываться целым рядом параметров, в том числе: доход, движимое и недвижимое имущество, сбережения.

Второй подход - это социально-профессиональный статус. Так, к среднему классу относятся люди с высшим образованием, имеющие стабильное высокое положение на рынке труда. То есть, их рабочее место соответствует критериям среднего класса.

И третий социологический подход - так называемый субъективный средний класс. Он строится на шкале самоидентификации. Т.е. люди сами оценивают свое социальное положение. И надо заметить, как правило, люди не ошибаются. Ощущая себя в социальном пространстве, они способны более или менее точно, и при этом всесторонне, оценить свое социальное положение.

На Западе довольно легко называют цифру: средний класс там составляет 70%. Дело в том, что в эволюционно развивающихся экономических обществах все эти три критерия действуют однонаправлено. В основе лежит хорошее образование, которое приводит человека на эффективный сегмент рынка труда. Таким образом, осуществляется доступ к высокопроизводительному и высокооплачиваемому рабочему месту. И отсюда вытекает высокая самооценка своего положения в обществе.

В начале 2000 года мы попытались проанализировать, кто из представителей российского среднего класса обладает всеми этими тремя признаками. И нам удалось выделить 22% состоятельных россиян по материально-имущественному положению. Также 22% - доля людей, относительно образованных и имеющих стабильное положение на рынке труда. И 40% тех, кто сам отнес себя к среднему классу.

Средний класс ушел в отрыв?

Итак, около 20% населения России на тот момент времени мы можем описать как средний класс. А кто все остальные? 80% бедности не бывает.

Мы прекрасно понимаем, что остальная часть российского общества крайне неоднородна. Посмотрим на тех, у кого нет ничего: ни доходов, ни образования, ни достойного положения на рынке труда, и которые сами себя относят к низшему классу, т.е. практически к социальному дну. Их доля 10%. А между низшим и средним оказались 70% населения. Опять-таки эта прослойка общества тоже отнюдь неоднородна. Примерно половина людей, принадлежащих к этой прослойке, была больше похожа на средний класс, но им не хватало признаков, ресурсов, чтобы приблизиться к среднему классу. Их было 33%. Вторая половина – около 37%, это группа, которая находилась ближе к низшему классу.

Общественные ожидания были таковы, что долгожданный экономический рост, как награда за долготерпение, приведет автоматически к росту среднего класса. Доходы населения у нас действительно росли выше, чем темпы роста ВВП. Но, на самом деле, только к 2006 году рост доходов населения обеспечил восстановление доходов по сравнению с докризисным уровнем, имея в виду кризис 1998 года. То есть, рост доходов был не абсолютен, а относителен. По сути, мы потратили 8 лет на то, чтобы достичь докризисного уровня.

В середине 2007г. мы провели обследование 11 тысяч российских домохозяйств (т.е. экономических семей). Нам удалось выяснить, что масштаб среднего класса практически не изменился, он остался в 20-процентной зоне. Доля низшего класса немного сократилась с 11% до 9%. Но эти 2% не меняют архитектоники всей нашей социальной пирамиды. Рекрутов среднего класса по-прежнему остается 30%. А группа риска бедности составляет 40%. Конечно, печально, что восьмилетний экономический рост не сдвинул нашу архитектонику социальной структуры в сторону улучшения.

Правда, мы отметили рост среднего класса (по показателю роста доходов) становится с 22% до 32%. 10% роста все-таки произошло. Но доходы не являются механизмом вхождения в средний класс. И если анализировать ситуацию по трем перечисленным параметрам, то мы увидим, что рост составил всего лишь 2% (вместо 19,7% среднего класса у нас стало 21,8%). Оказалось, что российская экономика в том виде, в котором она развивалась все эти 8 лет, не создала новых рабочих мест для среднего класса. Если еще более агрессивно сформулировать этот вывод, то сегодня российская экономика не нуждается в среднем классе больше чем на 20%.

Это страшный вывод. Ведь это означает, что мы можем вырастить средний класс только слабый, зависимый от возможностей федерального бюджета, который на наших глазах сейчас растает. Устойчивого среднего класса, который способен к саморазвитию, к инновациям, к самостоятельности, мы не вырастим. Потому что рабочих мест, на которых происходит самодостаточность, по-прежнему 20%.

Любой сценарий экономического развития, связанный с выходом на современные технологии (а только в этом случае мы можем рассчитывать на длительный экономический рост и на приближение к странам-лидерам) - это не результат экономического развития, а исходная предпосылка. Это условие экономического роста. Страна с 20-процентной долей среднего класса не может расти, поскольку инновационный тип поведения, высокую производительность и эффективность труда, характерные для среднего класса, демонстрирует лишь 20% населения.

Спрашивается, кто будет осваивать наукоемкие производства, осваивать нанотехнологии, инновационные финансовые теории и практики? Справится ли 20% населения социальной структуры с тем, чтобы вытянуть всех остальных?

За пошедшие 8 лет доходы возросли именно у этой 20-процентной группы населения. Она единственная, которая. На этапе экономического роста по показателям доходов средний класс резко оторвался от всего остального населения. Самые высокие коэффициенты дифференциации связаны с оплатой труда. Так, фондовый коэффициент (т.е. кратное от соотношения среднего дохода у самых богатых и самых бедных) составляет 30%. Это очень высокий показатель, причем дифференциация сокращается, а растет. Если посмотреть на данные статистики, относительно высокооплачиваемых рабочих мест с заработной платой выше среднего у нас всего 28%.

Деформации социальной пирамиды

С 1993 г. мы ведем мониторинговый проект, называющийся «Индекс потребительского настроения». Опираясь на него, можно сказать, что уже в 2007 году ситуация не была радужной. Достигнутое личное положение оценивалось людьми позитивно, а вот ожидания изменения личного материального положения уже шли вниз, а вместе с тем и индекс крупных покупок в конце 2007 года шел по нисходящей.

При этом, совершенно очевидно, что средний класс – это, прежде всего, высокие требования не только к уровню доходов, но и к жилищным условиям. Известно, что около 70% российского населения в той или ной степени нуждается в приобретении или улучшении жилья. Мы понимаем, что далеко не все 70% могут реализовать свои планы относительно жилищных условий. Да, доходы 15% населения могли бы позволить войти в ипотечные и кредитные программы. И на сегодняшний день консолидированы все усилия, стартовали различные ипотечные программы, предоставляются жилищные кредиты и т.д. Но только 5% российского населения реально находится в зоне охвата этой программы.

Раз уж мы идем по различным институтам социальной сферы, стоит остановиться и на политике в области пенсий. Поскольку это краеугольный камень любой социальной системы во всем мире. Степень зрелости, цивилизованности, эффективности любого общества определяется тем, какие обязательства общество берет на себя по отношению к детям и пожилым людям.

Мы вынуждены признать, что российская пенсионная система преследует собой цели не страхования среднего класса, полноценных работников, а берет на себя функции инструмента борьбы с бедностью. Так, при окончании трудовой жизни среднестатистический россиянин может рассчитывать на четверть своего дохода. А размер пенсии, которую получит представитель среднего класса после наступления пенсионного возраста, не будет превышать 10% от тех заработков, к которым он привык в течение трудовой жизни.

Государство это понимает, и оно предприняло попытку ввести альтернативную государственной пенсии систему добровольного пенсионного накопления. Эта схема вступила в силу в прошлом году. На 1 тыс. руб. добровольного вклада каждого отдельного вкладчика государство добавляет свою 1 тыс. руб., в надежде, что таким образом можно привлечь значительные материальные активы в эту систему и воспитать в людях ответственность за финансирование своих будущих пенсий. Но для того, чтобы войти в систему добровольных накоплений, российскому работнику нужно реструктурировать свои расходы и высвободить какую-то их часть. А на это готовы пойти только 6% людей трудоспособного возраста. Выясняется, что число лиц, которые станут участниками этой системы, ничтожно мало: 0,5 - максимум 1,5 млн. человек. При том, что у нас 70 млн. занятых человек. Вот и ответ на вопрос, каковы шансы этой системы стать альтернативой государственной пенсионной системе. Уже сегодня ясно, что большого эффекта от введения этой системы нам ожидать не следует.

А тем временем, мы знаем, что на пенсию должна быть возложена огромная экономическая функция: при эффективной пенсионной системе она создает чувство уверенности экономически активному населению. Известно, что чем выше эффективность пенсионной системы, тем выше производительность труда.

Отдельно стоит отметить, что существует такое понятие как рынок социальных услуг. Мы можем говорить о финансовой поддержке детей и пожилого населения. Но есть еще и проблема услуг этим группам населения. Т.е. это не только непосредственно денежные, но и трудовые трансферты, кто-то ведь должен ухаживать за детьми и за пожилыми людьми.

В целях повышения рождаемости была запущена демографическая программа. Конечно, систему дошкольных учреждений в полном объеме рынком социальных услуг назвать нельзя. Но здесь хотя бы существуют какие-то услуги. А вот в отношении пожилого населения страны существует настоящий институциональный вакуум. Все, что мы говорим о наших стариках, сводится к вопросу о размере пенсий, а этого недостаточно.

Отсутствие как такового рынка социальных услуг рождает парадокс. Так, самые тяжелые нагрузки у нас приходятся на активное население в возрасте от 40 до 55 лет, когда одновременно людям приходится поддерживать и родителей, и детей. Т.е. самая производительная и самая высокоэффективная группа вынуждена нести все тяготы, связанные с деформированной социальной пирамидой. А это означает, что экономическая активность этой группы резко снижается.

Даже когда доходы населения начали расти, они не решили всех наших социальных проблем. Вопрос социальной сферы, будущего устойчивого социального развития – это вопрос институционального развития этой среды.

Часто к среднему классу пытаются применить технократический, сугубо экономический подход. Но для того, чтобы средний класс имел базу, устойчивый вектор восходящего развития, необходима зрелая политическая система, в рамках которой у среднего класса будет возможность артикулировать и защищать свои интересы. А у нас нет политической силы, нет политической партии, нет ни одного политического движения, которое бы выражало интересы среднего класса.

Хочу обратить внимание на то, что в рамках предвыборной кампании, когда говорили о среднем классе, имели в виду класс ниже среднего: «Повысим пенсии. Доведем их до прожиточного минимума», «Повысим заработную плату в бюджетном секторе экономики на 15%». Вся политическая риторика была обращена к другим группам населения, но не затрагивала интересы среднего класса.

Так ли страшен кризис, как его малюют?

Надо четко понимать, что есть рациональное поведение накануне или в ходе кризиса, а есть нерациональное поведение.

Пока мы проходим пик инвестиционного кризиса. Сейчас он переходит на стадию банковского и страхового секторов. Но он еще пока не коснулся в полной мере реального экономического сектора. Это еще впереди.

Строить прогнозы сейчас очень сложно, потому что событийный ряд, который повлияет на конкретные проявления кризиса, очаг кризиса находится за пределами России. Природа этого кризиса принципиально отличается от природы предыдущего. Это связано с тем, что финансовые инструменты оказались в одном месте, а реальный экономический сектор - в другом. Т.е. финансовые структуры и платежные средства оказались в экономическом пространстве США, а реальное производство, реальный экономический сектор - в странах Азии. И как будет разворачиваться финансовый кризис – это впервые вопрос всей мировой экономики. С одной стороны, мы будем вынуждены иметь дело с проявлениями, которые демонстрирует мировой кризис. Но к этому добавляется масса локальных проблем.

Впрочем, есть черта, объединяющая кризисы 1998 и 2008 гг. И в том и в другом случае, первая социальная группа, которая понесет потери от финансового кризиса, - это средний класс. Переход кризиса на стадию банковского чреват потерями депозитов, средств на карточных счетах. Поэтому я не могу разделить мнение, что началась паника среди населения. Поскольку считаю, что в условиях надвигающихся угроз такое социальное поведение можно считать скорее рациональным, нежели паническим.

Средний класс стал держателем ценных бумаг, а на инвестиционном рынке его ожидал удар, и этот удар носит долгосрочный характер. Понятно, что в будущем степень недоверия к инвестиционным институтам будет высока.

Кроме того, как только кризис перейдет на стадию реального экономического сектора, возникнет реальная угроза потери работы, снижения заработной платы, урезания всевозможный премий и бонусов. Правда, стоит оговориться, что в 1998 году ситуация на рынке труда нормализовалась уже через четыре месяца.

Среди угроз кризиса можно назвать еще и следующие. Невозможность для части населения погасить взятые кредиты, а также невозможность получить новые. Высокая инфляция, за которую заплатит все население. И, наконец, сокращение социальных расходов государственного бюджета.

У этого кризиса много стадий, переходов. Я выделяю три крупные стадии, которые самым непосредственным образом скажутся на российском населении: это стадия инвестиционная, банковская и промышленная (т.е. стадия реальной экономики).

На первых двух стадиях наибольшие потери понесут крупные города-миллионники и финансово-экономические центры, что, собственно, уже и происходит. Прогнозируются значительные проблемы в отраслях добывающей промышленности. Там создана большая подушка безопасности, но металлургия пострадает прежде всего. Регионы, в которых представлен этот бизнес, и контролирующих значительный сегмент, экономический кризис может коснуться большего числа людей.

География будет разная. Но сработает компенсирующий эффект: там, где было сосредоточено самое богатое население, кризис будет ощущаться больнее всего.

В то же время, эти люди обладают наибольшей способностью к адаптации. Например, Москва, по которой кризис ударит сильнее всего в стране, - это огромный мегаполис, с большим количеством потенциальных рабочих мест. Кроме того, там сосредоточен наибольший процент образованных людей. А образованному человеку всегда проще адаптироваться к новым условиям, мигрировать в другие профессиональные сферы.»

  

Галина АВТУШКО, г. Ломоносов. Журнал "Деловые партнеры", декабрь 2008 г