«Я считаю, что на фоне кризиса в ближайшие 3-4 года, а то и большее количество лет, произойдет очень болезненное перераспределение лидирующих мест как вообще в мире, так и внутри России. Ряд регионов, которые признавались гласно или негласно отстающими, малоинтересными, вполне могут оказаться прорывными», – заявил нашему журналу глава корпорации «Роснано» Анатолий Чубайс. Он был назначен на эту должность в сентябре прошлого года и, как сам признаётся, своё назначение воспринял как новый масштабный и интересный вызов. О том, что такое нанотехнологии сегодня, какое место занимает Россия на технологической карте мира и что для него самого стало открытием в этой области - в интервью.

- Я хотел бы сначала рассказать про то, что это такое. В том числе отчасти поделиться своими впечатлениями, почти интимными, как начинающего нанотехнолога, о предмете, о котором идёт речь.

- Итак. Нано – 10 в минус 9 степени. Понятно, что если есть метр, если есть миллиметр, значит, должен быть и нанометр тоже. Он и обнаружился. Что само по себе не является каким-то принципиальным открытием. Открытием принципиальным является, прежде всего, то, что вещество именно в этом размерном диапазоне обладает свойствами, которые принципиально отличаются от свойств того же самого вещества в обыкновенном миллиметровом, метровом или другом диапазоне, то есть, в макродиапазоне. Причём, речь идёт о самых разных свойствах, начиная с механических – прочность, упругость, жёсткость, твёрдость. Химические свойства – способность вступать в реакции, неспособность вступать в реакции, способность выступать в качестве катализатора или, наоборот, замедлять химические реакции. Электрические свойства – от электропроводника до диэлектрика – могут изменяться у одного и того же вещества при переходе от обыкновенного размера в наноразмерный диапазон. И так далее.

Эта сфера науки бурно развивается, в последние 5-7 лет сделана масса интереснейших открытий, начиная с фуллерена, который является в некотором смысле символом современных нанотехнологий. Но, моё личное впечатление как человека пока не очень профессионального, состоит в том, что принципиально важен не только тот факт, что наука развивается в этой сфере, а то, что в этом диапазоне размеров не с научной, а с инженерной, технологической, конструкторской точки зрения человек научился оперировать. Причём, оперировать не в каких-то уникальных, специально созданных условиях, которые требуют 10 млн долларов, чтобы переместить атом из одного места в другой. А научился оперировать в достаточно массовых количествах, если можно так сказать, но в наноразмерном диапазоне.

Что меня особенно поражает? Это широта этого воздействия. Мы перебираем буквально отрасль за отраслью, и в каждой новой отрасли с изумлением обнаруживаем, что потенциальная сфера применения нанотехнологий оказывается не просто широкой, а всепроникающей.

Начнём с самого простого – с физических свойств. Прочностные свойства. Совершенно ясно применимо везде и для всего, что связано с соотношением «прочность – вес». Это, прежде всего, космос, авиация, конечно, получает колоссальный импульс. Мы знаем, что в современных космических технологиях доля веса спускаемого аппарата или доля веса спутника по отношению к ракете на старте составляет 1,5-2,5%. То есть, чтобы вывести этот вес на орбиту и, тем более, посадить на Луну, необходимо добавить ещё 98% веса собственно самой ракеты. Понятно, что каждый процент экономии для космических технологий стоит колоссальные деньги.

Мало того, то же самое происходит и в практической авиации. Если вы посмотрите на простейший показатель доли наноматериалов, доли современных композиционных материалов в самолётах, и не только военных, то она колеблется на сегодняшний день в диапазоне от 30 до 50%. Совершенно определённые технологические стратегии компании «Эйрбас» и «Боинга», по которым эта доля будет дорастать до 80-90% в течение следующих 5-7 лет.

Это означает, что в этих отраслях речь идёт не просто о смене технологического уклада, основанного на нанотехнологиях, а о том, что мы находимся в простой дилемме. Либо мы сумеем в обозначенные сроки вскочить в этот поезд и проехать на нём нужное расстояние, либо мы просто окажемся в ситуации, когда целые отрасли, в данном случае авиация и космос, окажутся для нас потерянными. Потому что наши изделия будут технологически отставать, а это означает, что мы будем вынуждены переходить на импорт.

Эта дилемма находится, например, в сериях гражданского авиастроения в России. Проект «Сухой – Суперджет» - прорывной проект. Ключевая задача – это задача изготовления самолёта с масштабным применением наноматериалов. Если это будет сделано, тогда проект имеет шанс оказаться долгоживущим. Если нет - то это локальный рынок, на котором нас очень быстро заместят более лёгкие, более экономичные с точки зрения расхода авиационного топлива, а значит, более эффективные изделия.

Когда речь идёт о таких вещах, как космос и авиация, здесь всё понятно. Они космические по определению. Конечно, нанотехнологии с экономией веса для современного судостроения - и военного, и гражданского, это тоже понятно.

Но, заставив себя поразмышлять, легко понять, что, наверное, похожие процессы должны происходить и в более ортодоксальных отраслях.

Совершенно ясно, пойдём ли мы в станкостроение, пойдём ли мы в инструментальное производство, пойдём ли мы в полиграфическое машиностроение, пойдём ли мы в текстильное машиностроение или в десяток других машиностроительных отраслей, - мы получим прорывные результаты.

В числе утверждённых и реализуемых проектов есть проект вместе с НПО «Сатурн». Это отечественное двигателестроение. Наноструктурированное покрытие наносится на металлорежущий инструмент, что в разы увеличивает его ресурс, сокращает объёмы необходимой переточки и даёт ощутимую экономию затрат даже для такого крупного предприятия, как «Сатурн». Очевидно, что эта технология пойдёт дальше. Сейчас у нас есть несколько развивающих её проектов.

Строительство. У нас в разработке два проекта по наноструктурированному бетону.

Но и в отраслях, не имеющих никакого отношения к материальному производству, нанотехнологии тоже дают прорывные эффекты. Примеров много.

Казалось бы, розничная торговля и нанотехнологии – это совсем разные миры. Нет, не разные. Речь идёт о замене штрих-кодов, которые есть на каждом товаре, продаваемом в рознице. Продавщица подносит его к инфракрасному считывающему аппарату и видит цену. Но можно заменить штрих-коды на так называемые RFID - метки радиочастотной идентификации (Radio Frequency IDentification). Это простое устройство в виде чипа и миниатюрной антенны, которое обладает замечательными свойствами. Есть варианты таких устройств, которые не требуют внутренних источников энергии, при этом оно умеет отдавать информацию, которая в нём заложена, в ответ на радиосигнал.

Что это означает? Это означает, что если на кусочек упакованной колбасы вместо штрих-кода наклеили RFID-карточку и вы понесли этот кусок колбасы из магазина, то магазин видит, что вы его взяли, что вы его несёте. Магазин может при выходе на табло указать вам, сколько он стоит, если вы забыли об этом. Если вы не забыли об этом, а у вас такая же карточка радиочастотная, то с неё автоматически списывают стоимость колбасы.

Представьте себе, что это такое с точки зрения технологии торговли? Во-первых, у вас полностью изменяется весь менеджмент в магазине. Вы в онлайне видите на компьютере состояние всех наименований изделий, находящихся там. В современном супермаркете их миллионы единиц, но они все есть у вас в онлайне бесконтактно. Вы их видите с момента поступления до момента убытия. Вы понимаете соотношение запасов на складе, на полке. Вы видите количество товаров на полке, необходимость их пополнения. И так далее. Заканчивая мелкой деталью - у вас исчезает потребность в кассирах вообще. Касса исчезла как рудимент прежней жизни.

Предположительно, размеры экономии текущих затрат обыкновенной торговой сети – от 10 до 15% в год, существенная экономия на издержках оперативных затрат. Капвложения могут быть многомиллиардные, потому что они очень быстро отобьются. Там десятки эффектов, вплоть до контроля сроков службы по всем скоропортящимся изделиям. То есть, просто другая культура бизнеса вообще. Перевод его на другой технологический уровень.

Ну и, конечно, медицина. Тут просто прорывные вещи.

- Как вы думаете, что значит этот прорыв в историческом масштабе?

- Я для себя пытался ответить на вопрос: как это выглядит на историческом фоне? С чем сопоставлять? И придумал для себя такую конструкцию. Первая половина ХХ века – это электрификация, которая перевернула всё. Вторая половина ХХ века – это информационная технология – компьютер. Начиная с того, что у вас на столах, кончая мобильными телефонами, звукозаписывающими устройствами. Первая половина XXI века – похоже, нанотехнологии. С точки зрения глубины, масштаба и значимости воздействия на современную техносферу. Ничего сопоставимого с этим мы пока не видим.

- Анатолий Борисович, трудно представить, что мы единственная страна в мире, которая развивает эту сферу. Кто сейчас в лидерах и какое место среди них занимает Россия?

- Конечно, мы не одни на земном шаре. На сегодняшний день есть определившийся набор лидеров в мире. Их, по разным оценкам, от 10 до 15. И мы к ним далеко не относимся. Более того, на мировой технологической карте нас не существует.

Лидеры в нанотехнологическом мире – это, конечно, США, Тайвань, Южная Корея, Япония, Германия, Финляндия. Причем, Финляндия – да, а Швеция – нет. Израиль – один из лидеров.

Мы только входим в этот мир. Происходит невидимое его перераспределение. Вполне может получиться картинка, когда через 5-10 лет те, кто считает себя уже навечно зафиксированными лидерами, легко могут отстать. Или наоборот. В большинстве стран-лидеров, тем не менее, есть государственная политика. Есть так называемые президентские инициативы, которые ещё товарищ Клинтон в Штатах в 2000 году утвердил.

Кстати говоря, как конструкция, как институт «Роснано», как государственная компания, которая содействует частному бизнесу, - такой конструкции в мире нет и у меня впечатление, что она воспринимается как очень эффективная. Потому что именно этот элемент, так называемая «долина смерти», то есть переход продукта от стадии идеи к стадии серийного производства, - для бизнеса очень тяжёл. И эту «долину смерти» такого типа решения, как «Роснано», софинансирование проектов, помогают бизнесу переходить. По оценкам профессионального экспертного сообщества это работоспособный инструмент.

- Какие цели преследовало правительство, создавая «Роснано»?

- Корпорация «Роснано» создана очень правильной логикой, на мой взгляд. Поскольку я не имел отношения к её созданию, я могу хвалить тех, кто её создавал. Логика такая. Корпорация получила финансовый ресурс довольно существенный – 130 млрд руб. на старте. Цель – содействовать коммерциализации, а именно, переводу результатов работы фундаментальной и прикладной науки в промышленные технологии, в бизнес.

В этом смысле мы находимся в положении открытом по отношению к любым заявителям. Мы принимаем заявки на осуществление проектов от физических лиц, от юридических лиц, от российских, не российских, каких угодно. Таких заявок на сегодня у нас около тысячи. Конечно, далеко не все из них работоспособны, тем не менее, суть нашей работы – эти заявки мы преобразуем в проекты. Путь от заявки до проекта – достаточно сложная история. Очень трудоёмкая, очень профессиональная. В ней есть большой кусок научно-технической экспертизы и большой кусок бизнес-экспертизы: маркетинговой, налоговой, корпоративной, производственно-технологической и так далее.

В результате всего этого появляется проект, готовый к реализации. Который мы софинансируем. Софинансируя проект, мы всегда – миноритарный акционер. Это очень важно. Нам всегда необходим частный мажоритарный акционер, вместе с которым мы проект финансируем. Мы не можем иметь долю более 49%. Это принципиально и абсолютно правильное положение, заложенное в корпорацию. В этом смысле есть стратег, который отвечает своими деньгами за результат, а мы помогаем ему.

Вот, собственно, вся идея корпорации, которая на сегодняшний день начинает выходить на проектную мощность. Проектная мощность для нас, целевой параметр – это с третьего квартала этого года. Надеемся, что мы будем утверждать по 5 проектов в месяц. Каждый проект примерно – 1,5 млрд руб. Надеюсь, что пойдет с июля. Это будет нашей главной работой.

- Финансирование инновационного бизнеса напоминает венчурные инвестиции, которые предполагают как большой результат, так и возможное крушение, неудачу. «Роснанотех», как государственная корпорация, имеет право на ошибку?

- Вы абсолютно правы. Вообще, венчурное инвестирование – это отдельная отрасль знаний, в которой многие законы отличаются от нормального инвестирования. Вот абсолютно конкретные вещи. Есть там требования по доходности, которая в стандартном проекте должна быть 12, 14, хорошо, если 16 процентов, а в венчурном проекте – меньше 50 процентов и говорить не о чем. Почему? Потому что у тебя на один успешный венчур придётся десяток провалившихся. Таков закон жанра здесь. Это неизбежно.

Кроме того, за время реализации проекта может появиться ещё одна новая нанотехнология, которая вообще весь этот пласт технологий, в который ты вписался, полностью сметает.

Например, освещение. В Екатеринбурге нами начат проект по строительству завода по производству светодиодных ламп. Светодиодные неорганические лампы твёрдотельные – это лампы, которые по электропотреблению, с точки зрения соотношения люменов на ватт, количества света и объёма мощности, по отношению к энергосберегающим флуоресцентным лампам примерно в полтора-два раза более экономичны. А по отношению к лампам накаливания – в 7 раз. Дальше. Поскольку у них нет ни нити накаливания, ни стеклянного колпака, ни ртути внутри, они абсолютно надёжны и в 10 раз более долговечны по сравнению с лампами накаливания. Это твёрдотельные изделия, которые светятся себе и светятся. Что хочешь с ними, то и делай. В этом смысле ясно, что светодиодная техника в ближайшие 10-20 лет во всём мире заменит всё электрическое освещение. Гражданское освещение в зданиях, уличное освещение, освещение промышленное, специальная система освещения от светофоров и мигалок до хирургических отделений, ручные фонарики - всё это будет заменено в ближайшие 15-20 лет.

С другой стороны, влезая в эту технологию, начиная строить бизнес, можно подумать: а, может, есть ещё что-то такое, что и эту технологию к моменту, когда построишь завод, тоже опередит по эффективности. Действительно, кроме неорганических светодиодов есть ещё органические светодиоды, которые обладают похожими свойствами. Но только в отличие от неорганики они вообще плёночные. То есть, вот такой листик (А 4), но потоньше, с контактами. Или 10-метровый. Взял и наклеил на потолок. Свернул в трубочку. Если задуматься, это меняет концепцию дизайна зданий вообще. Мы же всё строим, чтобы были сверху люстры, лампы. А теперь это не нужно, потому что на потолок мы наклеим или на стену этот листок. Но это уже следующее поколение.

- Есть ли какой-то срок, за который планируется окупить вложения в нанотехнологии?

- По поводу сроков окупаемости. У нас есть совершенно чёткая, внятно сформулированная задача, легко измеримая, оценивающая результаты нашей работы. Мы обязаны к 2015 году создать в России наноиндустрию с объёмом годовых продаж 900 млрд руб. Это серьёзная жёсткая цифра, которая потребует от нас очень серьёзных усилий к 2015 году.

Мы видим для себя, как, выйдя на цифру 900 млрд руб., сделать так, чтобы объём собственности, которым мы будем обладать, рос непрерывно. Мы же в проект инвестируем деньги, значит, у нас там появляется доля. Да, миноритарная, как я сказал, 49 или менее процентов, но доля в проекте. В принципе, как только проект встал на ноги и зажил своей жизнью, мы можем оттуда уходить, а долю продавать. Что мы и собираемся делать. Поэтому за счёт выхода из проектов до 2015 года, можно будет создавать револьверный фонд, позволяющий заново инвестировать в новые проекты. Из старых выходить с прибылью, в новые из этих средств инвестировать.

Наша цель не просто окупаемость, наша цель – сделать финансовый механизм таким, чтобы с какого-то момента уже не нужно было бы государству вкладываться, а всё равно продолжалось бы развитие этой отрасли.

Это счётная история. Мы как раз заканчиваем расчёты. Совершенно ясно, что если мы решим первую задачу и средства будут крутиться, увеличиваясь, то государство перестанет вкладываться в 2015 году, а налоговые поступления будут идти и там уж окупаемость бесспорная.

- Какая роль отводится бизнесу в развитии инновационной экономики?

- В значительной степени нанотехнологии, как и в целом экономика, это, прежде всего, дело среднего и малого бизнеса. В том числе малоинновационного. Это отдельная большая компонента.

Но, если мы ставим задачу вывести Россию в число лидеров в нанотехнологиях (читай – в инновационной экономике в целом), то, помимо многосотенного и даже многотысячного количества малых и средних предприятий, мы будем обязаны иметь национальных чемпионов, бренды которых являются символом. «Самсунг», «Нокия» - что это такое? Я спрашивал Юру Малила, который создал «Нокию»: «Что это за название странное? Точно не финское». Он говорит: «Понимаешь, оно воспринималось в то время, 1991-1992 годах, почти всеми как японское, поэтому я и остановился на этом названии». Потому что все считали, что если что-то японское, значит, хорошо. Финляндия в то время не существовала на карте новаций так же, как мы сегодня не существуем. За 10 лет они перевернули страну. А шведы нет.

Так вот, один из элементов страны, являющейся признанным мировым лидером в этой сфере, это, конечно же, малый инновационный массовый бизнес. Другой элемент – это национальные чемпионы. Без них нам тоже не обойтись. Просто их строить нельзя. Их надо выращивать. Есть строительство, а есть выращивание. Это два разных процесса.

- Анатолий Борисович, как вы думаете, наступивший кризис - благо или зло для развития нанотехнологий?

- Я считаю, что у кризиса, и вообще у современной экономической жизни, есть два эффекта, два вида воздействия на инновационную экономику вообще и на нанотехнологию в частности. Один – негативный. Найти сегодня соинвестора гораздо труднее, чем два года назад. Другой – позитивный. Позитивный потому, что в ситуации, когда нефть по 200 долларов за баррель, зачем заниматься нанотехнологиями? В ситуации, когда у вас фондовый рынок растёт в год на 70 процентов, зачем заниматься нанотехнологиями? Купил акции – продал акции, купил – продал. Называется трейдер, брокер. Нанотехнологии гораздо сложнее, они требуют квалификации, образования, базы, понимания инновационных процессов, других требований к кадрам. Зачем с этим затеваться, если и так всё хорошо. Если я девелопер, который имеет в год 900 процентов доходов, и вообще не вкладываю собственный капитал, а живу на привлечённых кредитах, как многие у нас жили. С такими условиями бизнеса нанотехнологии, конечно, конкурировать не могут.

А с сегодняшними жёсткими условиями бизнеса могут конкурировать. В этом смысле не панацея, но стратегически без инновационной компоненты просто нет шансов на выживание. Продолжайте производить, но только через три года вы выясните, что ваш продукт будет производиться другими в 3 раза дешевле и в 5 раз более эффективно. Пожалуйста, не изменяйтесь, но вас выкинет рынок.

- Назовите, пожалуйста, регионы России – нанотехнологические лидеры.

- На сегодняшний день в очевидных лидерах Москва, Питер. В Москве головная научная организация по нанотехнологиям – Курчатовский институт. Он точно один из основных лидеров в этой сфере. В Питере – это нобелевский лауреат Жорес Иванович Алфёров, Физтех. И не только они. На сегодняшний день в серьёзных лидерах – Московская область, где наукоградов типа Дубны несколько. От Дубны до Черноголовки, Троицка и так далее. На сегодняшний день лидеры – Екатеринбург, Новосибирск и Томск. На сегодняшний день неожиданное в лидерах название, которое может вас удивить, - Воронеж. Неплохо в Ростове. Дальний Восток я бы не отнёс к числу лидеров. Татария – тоже лидер. Башкирия – очень неплохо за счёт нефтехимии и за счёт авиастроения в части двигателестроения. Многие серьёзные проекты по двигателестроению осуществляются вместе с Уфимским авиационным институтом. Я не всех назвал.

- Помогает ли госкорпорация созданию новой отрасли энергетики, в частности солнечной энергетики? Каковы перспективы этой отрасли?

- В Иркутской области, в Усолье-Сибирском реализуется один из крупных наших проектов. Я его оцениваю очень высоко. Этот завод будет производить сырьё (поликристаллический кремний и моносилан) для выпуска солнечных батарей по двум ведущим в мире технологиям. Одна тонкоплёночная, а другая – на основе пластин. И для той, и для другой технологии усолье-сибирский проект годится. Также сегодня пойдёт проект по производству тонкоплёночных солнечных батарей в Петербурге в свободной экономической зоне, который будет использовать сырьё из Усолье-Сибирска.

Другой мелкий вопрос: у нас как-то солнечных батарей не много видно на улицах. А в мире бум. Вот недавно был в Германии. Там компания – производитель солнечных батарей начала 6-7 лет назад с 5 млн долларов продаж. В прошлом году объём продаж – 1 млрд долларов. В мире фантастический бум. В этом смысле мы, очевидно, пойдём в экспорт. Мы видим наши конкурентные преимущества, которые сделают эту продукцию конкурентоспособной по отношению к мировой. В том числе за счёт того, что в Усолье-Сибирском мы рассчитываем на достаточно низкую себестоимость произведённого сырья.

С другой стороны, конечно, правильно было бы в России, наконец, довести до конца тему энергоэффективной экономики и перевести её из призывов и лозунгов в реальную жизнь. Для этого не так много нужно сделать. Просто мало кто читал у нас закон об электроэнергетике, в котором чёрным по белому записана вся законодательная база для того, чтобы создать в России спрос на электроэнергию, производимую на воспроизводимых источниках. В том числе на солнечных батареях. Со стороны спроса надо подкрепить. В закон внесли поправки весной прошлого года. Осталось сделать шажок, чтобы из закона сделать настоящий спрос на электроэнергию, производимую на солнечных батареях. Что весь мир уже сделал. Тогда и Россия будет потребителем. Сделают – будем поставлять в Россию. Не сделают – не будем.

- Анатолий Борисович, мы начали с того, что отсталые регионы за несколько лет, пользуясь нанотехнологиями, могут совершить рывок вперёд. Действительно, не нужна ни мощная научная производственная база, ни исторические корни?

- Можно ли любому региону прорваться вперёд? Конечно, нет. Здесь, если развивать классическую модель, то нужно три компонента. Первое – наука. Второе – образование. Третье – бизнес. Из этих трёх видов «овощей» можно сварить суп. Можно ли сварить без одного из них? Не знаю.

Вот про регионы сам пока не до конца понимаю. Я смотрю на страны. Я назвал среди лидеров Израиль, например. С точки зрения интеллектуальной собственности, её защиты. С точки зрения количества венчурных компаний - это один из лидеров очевидных. А производства нет. Назовите мне израильского чемпиона уровня «Нокии»?

Противоположная история – Корея. Объём инновационного экспорта в стране измеряется цифрой под 200 млрд долларов. В России – десятка, дай Бог, с оружием вместе. Корея по численности населения в 3 раза меньше России. С точки зрения бизнеса это просто фантастика. Причём, сделано буквально за 10-15 лет. 15 лет назад ничего этого не было в Корее. Но вряд ли можно говорить, что у них есть сопоставимый с нами научный компонент.

Выходит, что иногда удаётся сформировать национальную инновационную модель, когда не все три компонента есть. Какие-то более сложные конструкции. Если это в мире так работает, значит, и в регионах российских тоже можно как-то более сложно. Только это всё не само прорастает. Это требует очень тонкой и очень серьёзной работы с уровня региональных властей, прежде всего.

Дальновидные губернаторы думают не только про то, какие у них будут поступления в бюджет во втором квартале. Но они думают о том, с чем они будут выходить из кризиса.

Поэтому регионы, сегодня считающиеся отсталыми, при грамотной работе губернатора, региональной элиты, бизнеса вполне могут оказаться прорывными через 4-5 лет.

Врезка

- В мирной жизни моя последняя должность была заместитель заведующего кафедрой экономики исследований и разработок, а кандидатская диссертация была посвящена проблемам управления наукой. В этом смысле можно сказать, что я припал к истокам, вернулся к тому, с чего начинал. Я не начинал с макроэкономики и прочих либеральных мер борьбы с инфляцией. Это уже меня в Москве научили. А мы питерские, скромные инженеры, которые начинали в обычном производстве на ЛМЗ и на «Электросиле».

Физфак подключился к коллайдеру

Анекдоты про то, что микроскопические нанотехнологии требуют самых больших помещений, те, кому довелось побывать в наноцентре научно-исследовательского института СПбГУ, смешными уже не считают. Хотя лабораторию, где изучают наномолекулы, особо просторной не назовёшь, приборы для пристального наблюдения за микрочастицами впечатляют своими размерами. Создаётся впечатление, будто попал в космическую лабораторию – огромные микроскопы, суперкомпьютеры, холодильники и прочие необходимые в нанофизике приборы как будто перенесены из фантастических фильмов. «Да, тут и изучают космос, – говорят физики. – Только другого уровня». Наноцентр физического факультета большого университета оборудован так, что многие научные концерны могут только позавидовать. Некоторые микроскопы почти уникальны – их всего несколько штук на континенте. Зато с их помощью можно, наконец, увидеть молекулы, о которых столько говорят, и которых почти никто не видел. Здесь уверены – за нанотехнологиями большое будущее. Например, в одной из лабораторий изучают возможность определять электропроводимость предметов по одному лишь виду молекул, а в другой изобретают излучатель, который позволит компьютерным процессорам обходиться без километров проводов и вентиляторов. Но это уже практическая физика. В наноцентре уделяют внимание и фундаментальной науке, доказывая или опровергая с помощью современных возможностей теории. И причастны к самому большому и дорогостоящему в мире физическому эксперименту - адронному коллайдеру. Петергофская группа исследователей внесла свою лепту ещё на этапе разработки коллайдера, а в апреле физический факультет стал частью его вычислительной системы. Физикам подарили компьютерный класс, или компьютерный кластер, на который после старта очередного эксперимента через несколько месяцев будут поступать данные о ходе исследования. Подобные кластеры размещены практически во всех странах–участницах эксперимента. И отчасти благодаря петергофским исследователям через десяток лет физики должны доказать или опровергнуть теорию кварков.

  

Галина АВТУШКО, г. Архангельск. Журнал "Деловые партнёры" № 2 апрель-май 2009 г