В прошедшем году, принимая от президента орден «За заслуги перед Отечеством», известный и уважаемый экономист Евгений Ясин вручил Владимиру Путину доклад «Бремя государства и экономическая политика». В нем группа ведущих российских экспертов доказывает, что экономическое чудо в России возможно. Об этом – рассказ руководителя проекта, директора Экспертного института Российского союза промышленников и предпринимателей, научного руководителя Высшей школы экономики Евгения ЯСИНА.

Хочу предупредить, что в общественном плане этот доклад – некая провокация. Работая над ним, мы не стесняли себя никакими социально-политическими условиями: выборы, интересы партий, каких-то групп – все это было отодвинуто в сторону. Мы преследовали единственную цель – показать, что Российская Федерация располагает возможностями сокращения государственных расходов и создания благоприятных условий для бизнеса.

России необходим экономический рост. Прежде всего, потому, что в течение 15 последних лет наша экономика падала, в то время как экономики других стран росли. При этом мы отставали и раньше. Накануне всех трансформаций Россия находилась на 43 месте в мире по объему ВВП на душу населения. В самой нижней точке трансформации, в 1998 году, мы оказались на 56 месте. Потом были произведены пересчеты, и мы опять заняли 43 место. Это же 43 место было за нами и до Октябрьской революции. С того времени мы добились стратегического равновесия со всеми странами НАТО, мы научились делать атомные бомбы, мы создали мощную армию и победили в войне. Каких только достижений мы не добивались. Но в одном ничего не изменилось – люди не стали жить лучше. Уровень достатка то опускался, то поднимался, были времена, когда мы жили, казалось бы, совсем неплохо, но в сравнении с другими странами мы всегда оставались на 43 месте. России никогда не удавалось стронуться с тех позиций, которые она заняла еще в эпоху промышленной революции. Возникает вопрос, есть ли у нашей страны такая возможность?

Надо сказать, что дискуссии по этому поводу начались после того, когда в результате кризиса 1998 года в России повысились темпы экономического роста. В 2000 году усилиями бизнеса и Госкомстата, который дважды пересматривал окончательные цифры, мы добились девятипроцентного роста. Мы опередили Китай! Потом эти темпы стали падать и в прошлом году составили 3,8 процента. На этот год все рисуют оптимистические перспективы, которые примерно на две десятых больше нынешних показателей.

Я не очень верю в эти прогнозы, потому что понижательная тенденция естественна. Экономический рост в России объясняется четырьмя факторами. Первый – это девальвация рубля, которая изменила относительные конкурентные позиции российской экономики. Относительные в том смысле, что мы не научились работать лучше, не стали делать хорошую продукцию, просто в силу падения рубля издержки производств несколько снизились. Сейчас рубль укрепляется, и конкурентоспособность падает.

Второй фактор – цены на нефть – совершенно конъюнктурный, но очень важный, потому что пока Россия живет в режиме этих цен. В 1996 году нефть стоила 19,6 доллара за баррель, и все было нормально. В 1997 году у нас даже появились позитивные темпы роста. Потом цены упали до 8 долларов, и в 1998 году в стране случился кризис. Затем цены опять поднялись, до 35 долларов, – у нас расцвет. Если Америка развяжет войну в Ираке, и вместо Саддама Хусейна поставит там подконтрольного себе Хусейна Саддама, то цены на нефть упадут до 15-16 долларов за баррель, и мы опять будем болтаться на привязи к нефтяной коньюктуре.

Третий фактор заключается в том, что посредством девальвации рубля, дефолта, страна произвела крупное перераспределение доходов. Во время кризиса 1998 года доходы населения упали на 30 процентов, прибыль же предприятий в результате всей совокупности факторов возросла. Предприятия, которые до этого испытывали колоссальный голод денежных средств, получили некоторое ослабление финансового напряжения.

И четвертый фактор – сказались рыночные реформы, проведенные за несколько лет до этого. Либеральные преобразования не приводят к позитивным результатам сразу. Мы «отпускаем» цены, а эффект получаем лишь через некоторое время. В Восточной Европе не было такой дикой милитаризации экономики, как у нас, и на адаптацию потребовалось два-три года. В России этот период составил шесть-семь лет.

Сила этих факторов теперь исчерпывается. Возникает вопрос, что делать? Появились предложения, я бы сказал, облегченного типа. Давайте, дескать, еще раз устроим девальвацию. Вслух об этом говорят как о понижении реального курса рубля. Не номинального, который делается посредством заправки экономики дополнительным количеством денежных знаков, а реального. Но что такое реальный курс? На этот вопрос никто не дает ответа.

На самом деле существует определенная закономерность: если экономика государства слабая, то курс национальной валюты занижен. Это объясняется недоверием к деньгам своей страны. В государствах с низким уровнем развития разрыв между рыночным курсом рубля (курсом по паритету покупательной способности) и курсом национальной валюты составляет примерно шесть-восемь раз. В развитых странах этот показатель равен единице и даже больше единицы. В России разрыв между паритетом покупательной способности и рыночным курсом – три раза.

Чем слабее национальная валюта, тем больше возможностей устраивать что-то похожее на подъем 1998 года. Когда президенту советовали обвинить правительство в отсутствии амбициозности, имели ввиду именно это обстоятельство.

Подобного рода операции могут давать эффект для экономики. У нас очень низкая монетизация, то есть, отношение денежной массы к ВВП примерно в пять-шесть раз ниже, чем в других странах. Если напечатать деньги и бросить их в оборот, возможно, некоторую часть этих денег абсорбирует экономика, что может несколько стимулировать ее рост. Однако чем дальше мы будем злоупотреблять этим фактором, тем больше будут расти цены. Нет лучшего способа ограбить людей, чем повысить инфляцию. Наши люди перенесли уже достаточно лишений, чтобы мы снова могли прибегать к таким маневрам. А если не использовать такие приемы, то как нам добиться экономического чуда?

В докладе «Бремя государства и экономическая политика» как раз и рассказывается о том, как это чудо устроить. Секрет заключается в следующем: нужно предоставить больше свободы бизнесу и сократить бремя государства.

В 2002 году бюджет расширенного правительства, в который включаются федеральный бюджет, бюджеты субъектов Российской Федерации, местные бюджеты, а так же бюджеты социальных фондов, составляет 41 процент. После опубликования нашего доклада, Минфин стал усиленно занижать эту цифру, и сейчас она уже составляет 34 процента. Однако первым цифрам я больше доверяю. Итак, 41 процент, много это или мало? Во всех развитых странах, кроме Соединенных штатов, Японии и Южной Кореи, бюджет расширенного правительства больше российского. К примеру, в Швеции он составляет 53 процента, во Франции 45 процентов. Но ведь и темпы роста в этих странах ниже.

Начиная с середины прошлого века, государственные расходы России росли. Государственники объясняли это мировой тенденцией. На самом деле в 1980-х годах, благодаря мадам Тэтчер, президенту Рейгану и их сподвижникам, мировая тенденция переломилась. Было доказано: если в стране имеется нормальный бизнес, на который можно положиться, нужно дать ему больше свободы, и от этого будет эффект. В нашем докладе есть ссылка на одно американское исследование. В США тратится один доллар, если дело осуществляется без участия государства, и 1,3 доллара – с его участием. Обратите внимание: наиболее успешные страны второй половины двадцатого века – Япония, Корея, Тайвань, Сингапур, Китай – на момент начала роста имели государственные расходы на уровне 12-13 процентов. Ни в одной из них не было государственной системы пенсионного обеспечения. В Корее, например, до сих пор нет государственных пенсий, а отпуск, причем неоплачиваемый, всего пять дней в году. Когда речь не идет о функциях, которые может выполнять только государство (например, формирование законов и обеспечение их исполнения), всегда лучше решить проблему без его привлечения. Доказано, чем ниже государственные расходы, тем выше экономический рост.

Государственные расходы это не единственный вид бремени, которое государство накладывает на бизнес и на граждан. Это крупный государственный сектор. Казалось бы, тоже бизнес. На самом деле здесь есть существенная разница. Госсектор отвлекает на себя ресурсы, которые могли бы быть задействованы в частном бизнесе. Государственное предприятие на рынке чувствует себя более комфортно, чем частное. Для своих предприятий государство применяет методы, не принятые в рыночной экономике. Например, государство может требовать, чтобы эти предприятия занижали свои цены для определенных категорий потребителей. Так угольщики Кузбасса при экспорте угля в Европу по железной дороге пользуются льготой в 50 процентов. Скажем, Ростовский бассейн не может вывозить свой уголь, потому что у него такой льготы нет.

Недавно появились сообщения о том, что Газпром является банкротом, так как 97 процентов его выручки должно быть потрачено на покрытие кредитов. О том, что это неизбежно, я знал еще пять лет назад. Ведь по принуждению государства Газпром продает газ внутри страны по цене в семь раз ниже, чем на мировом рынке.

Другой случай, отмеченный в нашем докладе. Министерство связи провело конкурс по размещению государственных заказов по программе Электронная Россия. Конкурс выиграли три государственных унитарных предприятия, принадлежащие министерству.

Юрий Михайлович Лужков подряд на изготовление стульев для стадиона в Лужниках отдал частному бизнесмену, своей супруге. Возможно, стулья получились хорошие, но раз не было торгов, то и цена за эти стулья, наверное, была подходящая. Вот что такое государственный сектор.

В докладе выделено три вида неформальных воздействий государства на экономику. Первый – административные барьеры, которые постоянно должен преодолевать частный бизнес. Если вы производите оружие, вам нужно получить лицензию. Если вы хотите выпускать фармацевтические товары, вам нужно получить сертификат министерства здравоохранения. Все это стоит денег. В 2000 году прямые издержки преодоления административных барьеров составили 8-8,5 миллиардов долларов, то есть примерно 2,7-2,8 процента ВВП. Есть еще косвенные издержки, связанные с тем, что барьеры уменьшают число рыночных агентов и ослабляют конкуренцию.

Второй вид неформального воздействия профессор МГУ Виталий Тамбовцев называет вымогательством участия. Например, региональные власти из самых благих побуждений хотят отремонтировать инженерные сети или построить дорогу. Налогов им на это не хватает. Они собирают бизнес и говорят: «Ребята, надо скинуться». И ребята скидываются, а куда деваться. Некоторые даже дают больше, чем попросили, чтобы в будущем получить какой-нибудь подряд. Вымогательства участия оцениваются в 4 миллиарда долларов в год.

И, наконец, есть обычная коррупция. По данным фонда «ИНДЕМ», это 33,5 миллиарда долларов в год.

Я думаю, что эти цифры меньше реальных. Но даже они равняются трем четвертям российского федерального бюджета. Получается, в целом бремя государства составляет 60-65 процентов. Как можно рассчитывать при этом на высокий экономический рост?

Экономическая активность проявляется бизнесом. И сколько бы мы не говорили о том, что Россия должна усилить роль государства, это нереально. Так что мы должны сделать для того, чтобы облегчить государственное бремя?

Этого не всегда можно добиться прямыми действиями. Например, нельзя арестами и судами уничтожить коррупцию. Но можно сжать поле для коррупции: сократить чиновничий аппарат и число функций, которые этот аппарат выполняет, ввести жесткие правила распределения государственных заказов только через открытые торги, и на первых порах – только с участием иностранных аудиторских или инвестиционных компаний.

В нашем докладе описаны конкретные шаги, предпринимая которые можно снизить давление государства. Я бы хотел сказать о самых важных, на мой взгляд, пунктах. В первую очередь, это децентрализация финансовой системы. Сегодня в федеральном бюджете концентрируется 59 процентов всех бюджетных денег. А в 1998 году было 46 процентов. Однако местные бюджеты как имели 54 процента, так и имеют, только сейчас они получают больше трансфертов. Концентрируя больше средств в федеральном бюджете, государство может за счет сильных территорий поддерживать слабые. Но такая система, как постоянно действующая, порочна, потому что она снимает с регионов ответственность. Когда мы работали над программой Грефа в 2000 году, то рассматривали два варианта экономического развития. Первый – упразднить все неисполнимые обязательства федерального и региональных бюджетов, сократить расходы и перейти к системе «один бюджет – один налог». У каждого бюджета должна быть самостоятельная финансовая база, при этом не должно быть никаких трансфертов. Второй вариант, предусматривающий концентрацию финансовых ресурсов в центре, я считаю неперспективным. Речь не идет о штучной, мелочной экономии. Экономия появится потом, когда люди на местах почувствуют ответственность. Сейчас они находятся перед выбором: выбивать деньги в Москве или способствовать развитию бизнеса у себя в регионе. Конечно, первый путь легче, поэтому из 88 (не считая Чечни) регионов 70 остаются дотационными.

Следующий важный пункт это реформа бюджетной сферы. В России 55 тысяч бюджетных учреждений – школ, больниц и так далее! Все они оказывают так называемые публичные услуги, но делают это по советскому принципу, полагая, что измерить услугу невозможно. Тем не менее мировая практика показывает, что услугу можно описать, определить ее качество, затраты на нее. Мы должны все, что можно в бюджетной сфере, приватизировать. А тому, что приватизировать нельзя (например, некоторым школам и вузам), нужно придать статус автономной некоммерческой организации. Такие организации не будут сидеть на шее бюджета и получать финансирование по смете (столько-то на штатную единицу, столько-то на материалы, энергию и тепло). Они будут получать от государства заказ и деньги под него. А дальше могут зарабатывать сами.

Основная идея реформы образования в этом и заключается. Деньги идут за учеником. Если школа популярна, она богатая. Если ученики не хотят учиться в этой школе, значит школа не получит денег и со временем закроется. Сейчас учеников гораздо меньше, чем учебных мест. Мы же не можем игнорировать то обстоятельство, что раньше наполняемость первых классов составляла тридцать-сорок человек, а теперь два-три. Предлагаемая схема позволит произвести необходимые сокращения расходов.

Еще один важный пункт – социальные фонды. Чтобы выполнить свои обязательства, государство установило единый социальный налог на уровне 35,7 процентов к фонду заработной платы. При таком налогообложении предприниматели не хотят платить зарплату вчистую. Количество работников, за которых предприниматели не делают взносы в социальные фонды, составляет примерно 20 миллионов человек. По нашим данным, в стране столько же самозанятых, то есть людей, которые вообще никуда никаких взносов не платят. Часть экономики уходит в тень. Это означает, что экономика не имеет перспективы развития, она не может получить кредиты, она не вызывает доверия, она не выходит на Нью-Йоркскую биржу и даже на российскую.

Эту ситуацию можно исправить. Расчеты министерства экономразвития показывают, что уже сейчас единый социальный налог можно снизить на четыре процентных пункта. Сегодня отчисления в государственный пенсионный фонд составляет 28 процентов, значит, с завтрашнего дня мы можем снизить их до 24 процентов. Это некоторый риск, но, вероятнее всего, эффект будет такой же, как при установлении плоской шкалы подоходного налога. Известно, что в первый же год установление единой ставки подоходного налога привело к увеличению поступлений на 70 процентов.

Кроме того, нам придется, хотим мы того или нет, повысить пенсионный возраст. В России самый низкий в мире пенсионный возраст – 55 лет для женщин, 60 для мужчин. К примеру, в Соединенных Штатах и женщины и мужчины уходят на пенсию в 65 лет. При этом среди наших пенсионеров работают все, кто может. Давайте представим себе такую ситуацию: мы повышаем пенсионный возраст и к 2006 году снижаем единый социальный налог до 19 процентов. Это меньше, чем налог на прибыль. Так мы получим возможность выйти из тени и дать толчок экономическому росту. Я понимаю, что это «людоедское» предложение правительство не примет, по крайней мере, сейчас. Но мы должны смотреть на вещи здраво. Как мы можем, будучи бедной страной, делать вид, что мы в состоянии выполнять такие обязательства?! Лучше отправлять людей на заслуженный отдых в 65 лет и платить им такую пенсию, на которую можно жить.

Решиться на те преобразования, о которых я говорю, не просто. Но если мы вычеркнем из своей программы такие пункты как повышение пенсионного возраста, или оставим такой как есть систему образования, мы должны понимать, что желаемого экономического роста в восемь-девять процентов мы уже не достигнем. Причем и при внедрении всех наших предложений эффект мы получим не сразу, а тогда, когда будет накоплена критическая масса этих изменений. По моим оценкам, начало экономического чуда возможно в 2007-2008 годах.

Однако у меня есть и менее оптимистический прогноз. Учитывая все факторы, особенно наш менталитет и то обстоятельство, что подержать такие реформы готовы примерно пятнадцать процентов избирателей, я допускаю, что к 2008 году наши предложения будут реализованы процентов на тридцать, и нам потребуется значительно больше времени на то, чтобы продвинуться дальше. Это означает, что с 43 места Россия не сдвинется или сдвинется, но всего на одну-две позиции. Мне бы не хотелось соглашаться на это. Ведь в стране президент, который не раз говорил о необходимости либеральных реформ. И есть крепнущее предпринимательское сословие, которое понимает, что ему нужна свобода. А все изменения должны касаться только одного – превращения России в свободную страну.  

Татьяна ЛУКАНКИНА, Ангарск Общественно-политический журнал «Иркутская губерния», №2(9), март 2003 г.